Он ушёл к любовнице. А через двенадцать лет вернулся и сказал всего пару слов…
Мы с Артёмом расписались сразу после института. Казалось, нас ничто не разлучит: молодость, мечты, общие цели и любовь, которая тогда казалась нерушимой. Я родила ему двоих — Дениса и Кирилла. Теперь они взрослые, у каждого своя жизнь, жёны, хлопоты. А пока они были маленькими, я жила ради них. Ради семьи, где всё давно трещало — но я упорно делала вид, что не вижу.
Артём начал меняться ещё тогда. Сначала — безобидные переглядывания, долгие взгляды на молодых кассирш и случайных прохожих. Потом — телефон, который он стал брать с собой в душ и глушить на ночь. Я всё понимала, но молчала. Уговаривала себя, что ради детей надо терпеть. Что любой мужик может оступиться. Что это пройдёт.
Но не прошло.
Когда сыновья выросли и разъехались, дом опустел. И стало ясно: между мной и Артёмом — только тени прошлого. Я больше не могла врать себе, что всё ради семьи. И когда в его жизни появилась другая — моложе, ярче, беззаботнее — он просто собрал вещи и ушёл. Без криков, без объяснений. Просто дверь захлопнулась. И наступила тишина.
Я не удерживала его. Просто сидела на кухне и смотрела на остывший чай. Жизнь раскололась на «до» и «после». В «до» — 28 лет брака, поездки в Сочи, ночи у кровати с температурой у ребёнка, ремонт в хрущёвке и споры из-за телевизора. В «после» — пустота.
Я привыкла. Училась жить одной. Дышала спокойно: без обид, без ссор, без страха, что в телефоне мужа — чужие смски. Иногда грустила. Иногда вспоминала, как он пил утренний кофе и ворчал, что я купила «не ту» колбасу. Но чаще мне было тихо. Настоящее — пусть и одинокое — стало легче, чем прошлое, где я вечно была «недо».
Артём исчез из моей жизни начисто. Не звонил, не писал. Всплывал лишь в разговорах с детьми. Они навещали его, но мне об этом не рассказывали. Мы, как две параллельные тропинки, жили в одном городе и ни разу не встретились. Двенадцать лет.
А потом он пришёл.
Обычный вечер. Я готовила ужин. Вдруг — звонок в дверь. Открываю… и едва узнаю человека на пороге. Артёма как подменили: ссутулился, взгляд потухший, движения неуверенные. Постарел. Поседел. Похудел. Стоял и молчал, будто сам не понимал, зачем пришёл.
— Можно зайти? — наконец выдавил он. Голос был тот же. Но в нём столько горечи, что у меня дрогнули пальцы.
Я впустила его. Молчали. Разговор не клеился. Слов было слишком много — и все не те. Я налила чаю. Он вертел кружку в руках. Потом вдруг выдохнул:
— У меня нет дома. Та… мы не сошлись. Я ушёл. Теперь ночую где придётся. Здоровье шалит. Всё как-то не сложилось…
Я слушала. И не знала, что сказать.
— Прости, — тихо добавил он. — Я ошибся. Ты была единственной. Понял слишком поздно. Может, попробуем снова? Хотя бы…
В груди заныло. Передо мной сидел человек, с которым я прожила полжизни. Отец моих детей. Первый и, по сути, единственный мужчина в моей судьбе. Мы когда-то мечтали о даче под Питером, спорили, какие обои клеить в зале, выплачивали ипотеку и провожали Дениса в армию.
Но он молчал двенадцать лет. Не поздравил ни с одним днём рождения. Не спросил, как я. А теперь вернулся — потому что некуда больше. Потому что один.
Я не ответила сразу. Только тихо произнесла:
— Мне нужно подумать.
С тех пор прошло несколько дней. Он не звонил, не приходил. А я — думаю. Взвешиваю. Перебираю старые фотографии. Слушаю сердце. Оно побито, но бьётся. И молчит.
Я не знаю, смогу ли простить. Не знаю, нужно ли нам это — начинать снова. Но я знаю одно: любовь — не всегда спасает. Иногда — это шрам. И прежде чем открыть старую дверь, надо быть уверенной, что за ней не та же боль, от которой ты когда-то сбежала.