Мне уже тридцать. Возраст, когда у других давно свои семьи, кредиты и планы на будущее, а у меня — ни самостоятельности, ни права на собственное мнение. Рядом всегда мама. Мама, что не отпускает. Мама, следящая каждым моим вздохом. И я молчу. Знаю, что сама виновата. Не научилась отказывать.
Отца я никогда не видела — он растворился ещё до моего рождения. Мама не говорила о нём ни слова, будто его и не существовало. С детства я болела: ангины, скарлатина, свинки, краснуха. В садик не ходила — мама сидела со мной дома. Мы жили у бабушки с дедушкой, они нас содержали. Мама по образованию — пианистка, но работать начала лишь когда мне стукнуло пятнадцать.
Я была её вселенной. Она жила мной, оберегала от малейшего ветерка. Ушиблась? Теперь гулять нельзя. Кашель? Никакого холодного. Любая мелочь превращалась в катастрофу. Шаг в сторону — истерика. Я смирилась.
Окончила музыкалку, поступила в пед, стала учительницей фортепиано — как мама. В детстве друзей не было. Мама запрещала общаться — все вокруг «не те». Зато мы ходили в филармонию, на спектакли, перечитывали классику. Я жила, словно героиня чеховской пьесы, только без любовных писем и женихов.
В универе мало что изменилось. Дедушка устроил меня в музшколу. Работа нравилась, мама одобряла — вокруг одни «приличные» коллеги, никаких сомнительных знакомств. Подруг почти не было. Тех, с кем пыталась сблизиться, мама мягко вытеснила из моей жизни.
Пять лет назад появился он — преподаватель по скрипке. Новенький. Обаятельный. Начитанный. Красивый. Мой роман в духе Достоевского. Сходили на свидание. Я таяла. Недолго.
Первый вечер — мама звонила каждые пять минут, довела меня до слёз, парень сбежал. Второй — я выключила телефон. Вернулась — подъезд в мигающих огнях «скорой». Мама обзвонила морги, участковых, всех моих знакомых. Её увезли с давлением. Третьей встречи не случилось. Впервые во мне вспыхнула ярость. Ушла к подруге Кате. Та сказала: «Останься. Иначе сгниешь тут».
Я игнорировала мамины звонки, писала смс — «всё нормально». Она являлась ко мне на работу, рыдала в коридоре, потом снова слегла. Я не выдержала — вернулась. С чувством вины, въевшимся под кожу. Катя умоляла не ехать. Я не послушала. С тех пор жизнь остановилась.
Сейчас мне тридцать. Мы с мамой ходим в оперу, ездим в Сочи, ужинаем вдвоём по воскресеньям. Нет отношений. Нет друзей. Нет выхода. Любая попытка сбежать оборачивается паникой. Я боюсь. Боюсь, что мама не переживёт. Что если я уйду — случится непоправимое. И это будет на мне. Я стану её убийцей.
Хочу жить. Но не могу. Не умею быть жестокой. Не умею выбирать себя. Боюсь повторить её судьбу — одинокую, затхлую, сломанную. Всё чаще ловлю себя на мысли, что выхода — нет.