Я пришла домой раньше обычного и застала свекровь за глажкой моих вещей — теперь я боюсь оставлять в квартире даже бельё.
Я всегда считала её хорошей женщиной. Уважала — как мать моего мужа, как человека, вырастившего достойного сына. Но уважение не оправдывает вторжения. Я застыла на пороге, глядя, как она проглаживает МОИ шёлковые платья, а её подруга Лидия Петровна спокойно пьёт чай из моей любимой кружки. В горле ком. Хочется закричать от бессилия, от унижения.
Мы с Сашей сразу решили — жить с ней не будем. Он уговаривал: «Мама поможет, зачем платить за квартиру?» Но я знала — мы не уживёмся. Она — бурный поток, а я — тихая заводь. Остались в моей двушке на Ленинском. Я настояла: «Пусть будет наша территория». Сначала он ворчал, но потом согласился.
Свекровь приходила часто. Слишком часто. Пока мы были дома — я терпела. Она носилась, как ураган, — находила пыль за шкафом, пятно на стекле, немытую чашку. Саша уговаривал: «Мам, отдохни», — но она не умела сидеть сложа руки.
Я закрывала глаза. Работа, подработка, быт — мне самой едва хватало сил. Пусть моет полы хоть пять раз, лишь бы не лезла в моё.
Иногда капризничала: «Купите мне осетрину» или «Зачем храните этот старый контейнер?» Но это была мелочь.
А потом — перелом. Я везла документы начальнику, и проезжающая «Лада» окатила меня грязью с ног до головы. В офис сказали: «Иди домой, в таком виде нельзя».
Я вошла в квартиру и услышала голоса. Сердце ёкнуло — может, Саша тоже пришёл? Нет. Она. С Лидией Петровной. На доске — МОИ платья, которые я стираю вручную, бережно. А она гладила их обычным утюгом. Стоял запах палёной ткани. Подруга хихикала, не замечая, как у меня подкашиваются ноги.
«Как вы вошли?» — прошептала я. «А что такого? — пожала плечами свекровь. — У меня ключ». Ключ, который дал ей Саша — «на всякий случай».
Но как объяснить, что «всякий случай» — это не её желание перебрать мои вещи? Что теперь я боюсь открывать шкаф — вдруг она уже там копала? Что мне гадко от мысли, как чужие руки трогали моё бельё?
Они ушли, обиженно хлопнув дверью. Я долго сидела в ванной, разглядывая испорченное платье. Что болит сильнее — шёлк или моя гордость?
На следующий день сменила замки. Саше сказала жёстко: «Никаких ключей». Даже думаю поставить камеру — чтобы знать, кто здесь хозяйничает.
Теперь я не чувствую себя дома. Дело не в утюге, не в грязи. А в том, что у меня украли право на личное. И самое страшное — Саша не видит проблемы.