Сегодня я пришла домой раньше обычного и застала свекровь за глажкой моего белья. Теперь я боюсь оставлять в квартире даже носки.
Я всегда считала её хорошим человеком. Уважала — как мать моего мужа, как женщину, которая вырастила такого сына. Но уважение не даёт права вторгаться в моё пространство без спроса. Стою в коридоре, онемев, пока она разглаживает МОЮ шёлковую блузку, а её подруга Валентина Ивановна лениво прихлёбывает чай из моей любимой кружки с матрёшками. И внутри всё кипит — от ярости, от унижения, от ощущения, что меня здесь просто нет.
С самого начала я была против переезда к ней. Муж уговаривал: «Лена, да у нас же будет помощь, да и экономия на коммуналке». Но я знала — не смогу. Да, она заботливая, да, хозяйственная, но её дом — это её правила. Остались в моей квартире. Я настояла, чтобы не сдавали — на всякий случай. Сначала он сомневался, но потом согласился: здесь мы же хозяева.
Она приходила часто. Слишком часто. Пока мы были дома — терпела. Она как ураган с тряпкой — заметит крошку на полу, пятнышко на плите, немытый стакан. То бросалась чистить духовку, то скрести стены, где я даже грязи не видела. Муж уговаривал: «Мама, да отдохни», — но она будто не слышала. Усталость — не про неё.
Я не спорила. Работа, подработка, быт — сама валюсь с ног. Хочет мыть полы десять раз в день — ради Бога. Лишь бы меня не трогали.
Иногда капризничала — просила купить какую-нибудь редкую рыбу, устраивала сцены из-за немытой кастрюли. Но это было ещё ничего.
А потом случилось то, что изменило всё. Возвращалась с работы, а какой-то лихач обдал меня грязью с ног до головы. Позвонила начальнику — велел идти домой: «При таком виде в офисе не появишься».
Захожу — слышу голоса. Обрадовалась: возможно, муж тоже вернулся раньше! Но нет. Свекровь. С той же Валентиной Ивановной. А на гладильной доске — МОЯ любимая юбка, которую стираю только вручную. Она гладила её. Обычным утюгом. А подруга хохотала, не замечая, что у меня подкашиваются ноги.
Сдавленно спросила: «Как вы вошли?» Она лишь пожала плечами: «А что, мать не может проведать сына? У меня ключ есть». Ключ, который дал ей мой муж — «на экстренный случай».
Но как объяснить, что «экстренный случай» — это не потоп и не война, а её желание перебрать мои вещи? Теперь мне страшно заглядывать в шкаф — вдруг она уже там копала? Мерзко представлять, как её руки касались моего нижнего белья.
Ушли они, будто обиженные. А я потом сидела в ванной, разглядывала испорченную блузку и не понимала, что болит сильнее — ткань или моя гордость.
Наутро поменяла замки. Мужу сказала жёстко: больше никаких ключей. Думаю поставить камеру — чтобы хотя бы знать, кто здесь был.
Теперь я не чувствую себя дома. Не в грязи и даже не в утюге дело. А в том, что у меня забрали самое важное — право на личное. И самое страшное: муж не видит в этом проблемы.