Вчера на рассвете мама позвонила мне, и в её голосе дрожала тревога:
— Дочка, сбегай к нашей соседке — к тёте Нине. Она в страшном расстройстве, просила юридического совета. Ничего толком не объяснила, только сказала: «Твоя дочь умная, пусть подскажет»…
Я знала Нину Петровну с тех пор, как себя помню. Мы жили в одном доме, и даже после замужества, навещая мать, я всегда здоровалась с ней у подъезда. Ей давно за восемьдесят, но раньше она бодро копошилась во дворе, носила маме варенье из своей смородины и часами судачила с другими бабушками. В последнее время жаловалась на сердце и скачки давления. Младший сын, Дмитрий, жил с ней и помогал как мог. А старший, Артём, обосновался на другом конце Москвы и наведывался всё реже.
Когда-то Артём уехал в военное училище в Питер, потом служил, обзавёлся семьёй, получил квартиру, гараж, машину. Казалось бы, всё есть. Но с матерью — ни тепла, ни души. То молчит, то ворчит, то командует. А Дима остался с ней. Годы шли, и он стал её главной поддержкой. Вот Нина Петровна и решила этой весной оформить квартиру на него.
Старший сын узнал… и не возразил. Буркнул:
— Мне не надо, у меня своё есть. Пусть у Димы хоть крыша над головой будет.
Казалось бы, справедливо. Но затишье длилось недолго.
Когда я вечером зашла к Нине Петровне, её глаза были красными от слёз. Она села, сжала платок и спросила шёпотом:
— Детка… где можно сделать эту… ну, как её… генетическую проверку?
Я оцепенела.
— Тётя Нина, зачем вам это?
И тогда она рассказала. На днях к ней вломился Артём. Встал на пороге, мрачный, как туча, и бросил:
— Я не сын твоего мужа. У нас с ним разные группы крови. Всё ясно. Вот почему квартиру отдала Диме, а не мне. Я тебе чужой. А он — кровный.
Хлопнул дверью и исчез. Не дал ей и слова сказать. Телефон не берёт.
Нина Петровна шептала, будто боялась, что стены услышат:
— У моего покойного мужа была третья положительная, я помню… А свою — забыла. В старом паспорте запись была, да его сменила. А Артёмкину группу я и не знаю… Родился он — я тогда сама чуть живая была, кто там записывал…
Ей посоветовали ДНК-тест. Но я объяснила: её муж давно в могиле. Нужен либо его биоматериал (а откуда?), либо эксгумация, да ещё и суд разрешит. Да и сто́ит это как крыло от самолёта.
Тётя Нина снова заплакала:
— Значит, я не докажу ему, что он сын своего отца?..
Тут я не сдержалась. Голос задрожал:
— Да что вы ему вообще должны доказывать?! Он даже группу свою не назвал! Просто обиделся, вот и придумал, как вас больнее ударить. Мужик в солидном возрасте, а ведёт себя как паршивый пацан! Вы поступили по совести — отдали жильё тому, кто рядом. А он нашёл повод вас терзать!
Перевела дух:
— Хотите — сходите с Димой в больницу, сдайте кровь, узнайте свои группы. Может, в роддоме старые записи сохранились. Или в военкомате данные мужа. Но даже если нет — Артём должен сам приползти на коленях и извиниться. А не швыряться словами, которые больнее ножа.
Она кивнула, чуть успокоилась.
— Верно… Но он всё равно не берёт трубку…
Я взяла у неё номер Артёма. Выйдя на улицу, набрала. Он ответил.
— Здравствуйте, — сказала я. — Я соседка вашей матери.
— Вам чего?
— Хочу поговорить о Нине Петровне…
— Говорите.
— Она очень страдает…
Щёлк. Он бросил трубку.
Я стояла, глядя на телефон. В груди стучало: как просто рушатся самые крепкие узы, когда любовь заменяется обидой. И как страшно, когда родная кровь обвиняет тебя в том, чего ты не совершал.
Нина Петровна не предавала. Она просто отдала последнее тому, кто не бросил. А старший — сам ушёл. И теперь мстит — без слов, без повода, хладнокровно. А для неё он всегда был сыном. Своим. Единственным. До этого чёрного дня.