«Мама сидит у нас на шее» — когда я это прочитала, у меня внутри всё оборвалось.
В моей двушке долгие годы ютились мой сын Артём и его семья. После свадьбы они буквально ворвались ко мне с чемоданами и криками: «Мам, мы ненадолго, пока квартиру найдём!» Прошло десять лет. Я встретила рождение каждого внука, пережила детские болезни, бессонные ночи и вечный грохот, будто в цирке шапито.
Невестка Лариса сидела в декрете раз, потом другой, потом третий. Когда дети болели — то я, то она брали больничные. О себе я не думала совсем: пелёнки, каша на плите, размазанная по стенам акварель. Внутри — ни минуты покоя, только упрёки: «Ты же бабушка».
Я считала дни до пенсии, как зэк срок. Казалось, вот оно — освобождение. Первые полгода действительно были как в сказке. Но ненадолго.
Каждое утро я вставала в шесть, везла Артёма с Ларисой на работу, потом бежала в садик и школу, гуляла с младшей внучкой в сквере, варила борщ, мыла полы, а вечером — музылка, уроки, колыбельные. Минута в минуту.
Иногда ночью, когда все засыпали, я позволяла себе роскошь — взять в руки вышивку. Это было моё тихое счастье. Однажды, разбирая старые вещи, я получила СМС от сына. Прочитала — и мир перевернулся.
«Мама сидит у нас на шее, — писал он кому-то, — а мы ещё тратимся на её таблетки». Перечитала раз, другой. Сначала подумала — ошибка. Но нет. Он просто отправил не тому. Эти слова впились в сердце, как ржавый гвоздь.
Я ничего не сказала. Не рыдала, не проклинала. Просто сняла комнату в соседнем районе. Объяснила: «Так удобнее». Аренда съедала почти всю пенсию, жила на гречку и чай. Зато — одна.
Когда-то, до пенсии, купила ноутбук. Лариса фыркнула: «Тебе зачем? Ты ж даже мышку держать не умеешь». Но я научилась. Подруга дочери показала азы, и я стала выкладывать фото вышивок в соцсети.
Сначала просто показывала работы, потом бывшие коллеги из конторы начали заказывать. Потом — их знакомые. А однажды соседка попросила научить внучку за тысячу рублей. Так появились первые ученицы — три девочки. Деньги небольшие, но честные. Главное — я снова чувствовала себя нужной, но не обязанной.
Я больше не просила у сына ничего. Не звонила, не унижалась. Иногда видимся на праздниках, говорим о погоде и оладьях. Я не злюсь. Просто не могу жить там, где меня считают тяжким грузом.
Теперь у меня своя берлога. Здесь пахнет мятой, а не подгузниками. На стенах — мои вышивки, а не детские каракули. И на душе — не мир, но хоть капля самоуважения.
Я не хотела войны. Хотела благодарности. Или хотя бы правды. Но если сын решил, что я жила за его счёт, пусть живёт без меня. А я — без него.
