— У нас теперь двое новых детей. Я нашёл их под старым дубом на опушке. Будем растить как родных, — голос Дмитрия звучал приглушённо, будто доносился из соседней комнаты.
Марина замерла у плиты, где булькал борщ. Через запотевшее окно она разглядела фигуру мужа с двумя свёртками в руках.
— Что ты сказал? — медленно поставила половник на стол. — Какие ещё дети?
Дверь распахнулась. Дмитрий ввалился на кухню, весь в хвое и осенних листьях. В его руках дёргались два мальчонки, завёрнутые в бабушкин плед. Один сжимал потрёпанного медвежонка, второй клевал носом.
— Сидели под дубом, как грибы после дождя, — прошептал Дмитрий, оседая на табурет. — Вокруг — никого. Только взрослые следы, теряющиеся у болота.
Марина подошла ближе. Один из мальчиков приоткрыл глаза — тёмные, как смородиновое варенье. Лоб горячий, но взгляд — осмысленный.
— Дима, что за самодеятельность? — выдавила она.
Из спальни донесся шорох. Их семилетняя дочь Даша вышла в коридор, протирая глаза. — Мам, а кто это?
— Это… — Марина замялась.
— Это Мишка и Алёшка, — бодро объявил Дмитрий. — Теперь они с нами.
Даша подскочила ближе, вытянув шею, как любопытный цыплёнок. — Можно я их потискаю?
Марина кивнула. Комок в горле мешал говорить.
Дни завертелись, как листопад. Мальчишки оказались младше Даши — года по три. Пугались гудков машин, не ели котлеты, Алёшка забивался под стол, а Мишка всхлипывал во сне.
— Надо заявить в опеку, — сказала фельдшерица Людмила Петровна, осматривая детей. — Вдруг родные ищут?
— Не ищут, — отрезал Дмитрий. — Следы вели к трясине. Всё ясно, как божий день.
— Люди языки чешут, Димон. Зачем тебе лишние рты? У тебя же есть… — Она бросила взгляд на Марину.
— Заканчивайте, — голос Марины стал ледяным. — Что у нас есть?
— Вы же не олигархи какие, — пробурчала Людмила, отворачиваясь.
По ночам Марина стояла у окна. За стеклом качались берёзы. В детской спали втроём: Даша обнимала мальчишек, будто те были её плюшевыми мишками.
— Не спится? — Дмитрий обнял жену сзади.
— Вспоминаю.
Он понял, о чём. Пять лет назад, переехав в этот дом у леса, они потеряли сына. Быстро, почти незаметно. Больше детей не было.
— Раз смог поднять их, — Марина повернулась к мужу, — значит, мне нельзя отпускать.
Он промолчал. Смотрел в ту сторону леса, где под дубом началась их новая жизнь.
Через неделю мальчишки освоились. Мишка научил Дашу лепить куличики. Алёшка подкармливал дворового кота.
— Вылитые твои, — хихикала соседка. — Особенно этот, с ямочкой на щеке. Клон!
Дмитрий молчал. Но вечером сел с детьми и начал рассказывать про Бабу-Ягу. Голос у него был тёплым, как печка.
Дом наполнился гамом, хлопотами и — жизнью.
Прошло шесть лет. Лес снова запылал красками. Дом обвил дикий виноград, у бани вымахала малина.
— Опять пристают, — швырнул портфель Мишка. — Говорят, мы подкидыши.
— Дал сдачи? — встрепенулась Даша.
— Алёха дал. А потом сидел на лавке, как сыч.
Дмитрий вошёл, отряхиваясь от дождя. — Опять драка?
— Петьку Лукошкина отпинал, — кивнул Мишка. — Сказал, у нас фамилии нет.
Дмитрий промолчал. Каждое утро он возил детей через лес в школу. Зимой вытаскивали “Жигули” из сугробов, осенью — из грязи.
— Школа закалит, — пробормотал он.
— Это не закалка, а издевательство, — появилась Марина. — Сердце кровью обливается.
Алёха зашёл последним, с расцарапанными кулаками.
— Я больше не буду, — прошептал.
— Будешь, — Дмитрий потрепал его по стриженой голове. — Если лезут — давай сдачи.
Вечером пошли в лес. Под моросящим дождём, по знакомым тропкам.
— Видишь кольца на пне? — показал Дмитрий. — Каждый год — новое. А кора защищает. Без неё — пропадёт.
— Я — кора? — спросил Алёха.
— Мы все — кора. И корни. Держимся вместе.
Дома Марина заплетала Даше косу.
— Мам, ты их сразу полюбила?
— Нет. Сначала — испуг. Потом — тревога. А потом поняла: они были нашими. Просто родились не у нас.
— Я боялась, что вы их больше любите, — призналась Даша. — А теперь без них — как без рук.
Даша стала отличницей. Мишка — фантазёр, рисовал драконов. Алёха — золотые руки.
— У вас особенная семья, — заметила учительница. — Но крепкая.
— Лес научил, — ответила Марина.
Дмитрий сколотил в лесу шалаш. Там дети учились читать следы, слушать ветер. Завели “день тишины” — без слов, только знаки.
Однажды Марина нашла в сундуке фото: молодой Дмитрий с приятелем. Надпись: “Санька. Лето в Берёзовке”. В тот же день пришло письмо. От Татьяны Семёновой.
“Сынок умер. Сердце. Но гордость не позволила признаться. Дети — его. Мать их давно в могиле. Родни нет. Я скоро тоже… Он знал, что вы их примете… Простите за молчание. Не решалась”.
— Саня Семёнов, — тихо сказал Дмитрий. — Работали вместе. Думал, он сгинул.
— Он отец? — спросила Марина.
Он кивнул. Не услышали, как скрипнула половица. Даша стояла в дверях, зажав рот ладошкой. За ней — два парнишки.
— У нас был другой папа? — спросил Мишка.
— Был тот, кто вас любил, — ответил Дмитрий. — Но вы — мои. С того дуба.
Алёха взял фото. — Это он?
— Да. Санька. Мой друг.
— У меня его нос, — прошептал Алёха. — А у Мишки — брови.
— Ничего не меняется, — твёрдо сказала Даша. — Мы семья.
Утром Дмитрий повесил два фото рядом. На одном — все у самовара. На другом — он и Санька.
— Чтобы знали истоки, — сказала Марина.
В выходные вся семья пошлаА вечером, когда дети заснули, Марина и Дмитрий сидели на крыльце, слушая, как за лесом завывает ветер, и понимали, что этот шум — теперь навсегда их общий язык.
