Алина набрела на него случайно — в подземке у вокзала в Екатеринбурге, где воздух был густ от сырости, аромата дешёвого чая, уличных напевов и торопливых шагов. Он стоял, прислонившись к потрескавшейся стене, с гитарой в руках, напевая. Негромко, не для толпы — но так, что голос проникал прямо в душу. Пел, будто человек, которому больше нечего терять. Пел для себя, но его голос, как ниточка, цеплялся за гул толпы, находил её, въедался в память. И она узнала его сразу.
Голос из прошлого.
Голос, от которого когда-то колотилось сердце, ночи казались короче, а надежды горели, как свечи на подоконнике. Голос, который она годами пыталась забыть, но он всё равно жил где-то внутри, притаившись в уголке, где всё звучит слишком громко, слишком болезненно.
Денис.
На нём была та же куртка — чёрная, потрёпанная, как старый попутчик его скитаний. Волосы отросли, щетина загустела, а в глазах — всё та же странная искра, будто он вечно в дороге, вечно на полпути к чему-то невысказанному. Она застыла. Достала кошелёк. Нащупала мелочь. Бросила в раскрытый гитарный чехол, и монеты звякнули, словно отголосок их общей истории.
Он не сразу поднял взгляд. А когда поднял — даже не удивился. Лишь кивнул, будто они расстались вчера, будто между ними не пролегли годы.
— Привет, — тихо сказал он. — Ты не изменилась.
Она усмехнулась:
— А ты — совсем другой.
— Жизнь, — он пожал плечами, и в этом жесте было всё. — Кому-то оставляет лицо, кому-то — только старые песни.
— А тебе что досталось?
— Дороги. И десяток песен, которые никому не нужны.
Он улыбнулся, но в его глазах уже не было той дерзости, что когда-то сводила её с ума. В мелодии, которую он допевал, слышались мотивы поездов, расставаний и невозможности вернуться назад.
— Ты всё ещё поёшь? — спросила она, хотя ответ знала заранее.
— Теперь только пою, — сказал он, и в голосе была лёгкость, какой она не помнила. — Так честнее. Никто не спрашивает, зачем. Никто не ждёт, что я вдруг стану кем-то другим.
— И тебе хватает?
— Теперь — да. Раньше я бежал за чем-то большим. Теперь просто живу.
Они замолчали. Мимо текли люди, город гудел, не зная, что когда-то их связывало что-то хрупкое. Что она ждала его у подъезда, писала письма, которые он не читал, звонила в пустоту. Что он исчез без слов, без следа. Просто растворился, будто её и не было.
— Я не мог иначе, — вдруг сказал он, глядя в сторону. — Не оправдываюсь. Просто… тогда я был пуст. Разбит.
— А теперь?
Он посмотрел на свои руки, на гитарные струны. Провёл по ним пальцем, и они тихо зазвенели, как отзвук далёкого эха.
— Теперь хоть пою. И не бегу. Это уже что-то, да?
Она кивнула. Медленно, осторожно. Внутри что-то дрогнуло — не боль, не обида, а что-то лёгкое, почти невесомое. Будто старая песня зазвучала снова, но уже не тянула назад, не заставляла плакать. В груди был лишь тихий отклик, без былой тяжести.
— Мне пора, — сказала она. — Меня ждут.
Он не стал удерживать. Только спросил, почти шёпотом:
— Может, чай? Просто так. Без прошлого. Без обещаний.
Она посмотрела на него. На этот переход, на гитару, на глаза, в которых всё ещё жили дороги. Он всегда был таким — даже рядом казался далёким.
— Не сегодня, Денис, — ответила она. — Спасибо. Я больше не пью “просто чай”. Он всегда оказывается чем-то большим.
И пошла. Шаг за шагом, всё увереннее. Не оглядываясь. Будто с каждым шагом оставляла позади не его, а ту себя, что верила, ждала, надеялась.
Впереди — дела, встречи, работа, тихий вечер с книгой. Жизнь, которая не останавливается. Которая идёт вперёд, без оглядки.
Иногда люди возвращаются. Не чтобы остаться. А чтобы напомнить — ты уже ушла. И это было правильно.
Она ушла. И наконец почувствовала себя свободной.
