Три вещи у моря
Я приехала в этот домик у моря с одним чемоданом. В нём — всего три вещи: папин старый свитер, пахнущий хозяйственным мылом и воспоминаниями, плёнка в фотоаппарате с восемью кадрами и надписью «потом», и письмо. Запечатанное. Чужим почерком. Конверт с синей полоской по краю, словно посторонняя нота в знакомой мелодии.
Дом снимала у старушки — скрипучий, выцветший от солёного ветра. Наклонный козырек, запах сырого дерева и тишина, которую не нарушало даже радио. Здесь всё было чужим, но честным. Ни курортников, ни шума — только февраль, солёный воздух и долгие паузы. Дом молчал со мной — не лез с утешениями, просто был рядом. Как человек, у которого нет слов, но есть плечо.
После маминых похорон я не могла оставаться в нашей квартире. Каждый предмет там кричал её голосом — плед на диване, сковорода, щелчок выключателя, даже утренний свет. Всё звенело её отсутствием. И я уехала — не сбежать, а исчезнуть на время, чтобы не разлететься окончательно.
Письмо лежало в старой шкатулке, которую мама вручила перед самым концом. «Откроешь, когда будешь готова», — сказала она, глядя прямо в глаза. Без просьб, без намёков — только взгляд, в котором было всё. Я не смогла. Не тогда. Не через день. Не через неделю. Просто носила конверт с собой — брала в руки, возвращала обратно. Как будто тяжесть бумаги подскажет, когда наступит «можно».
Море не успокаивало. Оно билось о берег зло и настойчиво. Шумело, как вопрос без ответа. Я бродила по кромке воды — пальто промокало, ботинки хрустели песком, соль оседала на коже. Хотела стать пустой — не думать, не чувствовать. Просто идти. Пока сердце не угомонится.
На третий день взяла в руки фотоаппарат. Медленно, словно в первый раз. Настраивала фокус, будто училась жить заново. Сделала восемь кадров: камни, битое стекло, брошенный сапог, своё отражение в витрине — растрёпанные волосы, усталые глаза. Девятый оставила. Навела на волны — и опустила. Не сейчас.
Вечером постирала свитер. Тот самый — грубый, тяжёлый, родной. Пока чайник закипал, стояла на кухне, слушала скрип половиц и своё одиночество, разлитое по комнате. И вдруг — решилась. Достала письмо. Разорвала край. Бумага хрустнула громко, как лёд под ногой.
«Алина. Если ты читаешь это, значит, я смогла тебе выбрать. Ты всегда говорила, что не хочешь знать о нём. Но оставляю тебе право. В конверте — адрес. Он не знал о тебе. Но ты решаешь. Я верю: ты поймёшь, зачем это именно сейчас. Даже если не захочешь идти дальше.
С любовью. Мама.»
Адрес. Имя. Всего строчка. Но в ней — целый мир, чужой и родной. Мир, где были слова, взгляды, шаги, которых я никогда не знала. Всё стало возможным. И всё — страшным.
Сидела у окна до глубокой ночи. Чай остыл. Снег падал на песок, будто пытался утихомирить море. Но оно шумело. Громче прежнего. Упрямо. Как голос внутри, который не замолчит.
Я не пошла по тому адресу. Не из-за страха. Просто не была готова услышать.
Но утром сделала девятый снимок. Себя. В свитере. С письмом в руках. Свет был мягким, будто всё вокруг понимало: этот момент важен. Смотрела в объектив — не чтобы запомнить. А чтобы отпустить.
Потом вышла к морю. Не прячась. Ветер бил в лицо, забирался под воротник. Но я шла. Оставляя следы. Глубокие. Настоящие. Свои.
Иногда три вещи — это всё, что нужно, чтобы понять: ты здесь. Ты жива. И можешь выбирать, что будет дальше.
