— Ну, я пошёл… Лида.
— Иди.
— Я ухожу, Лида, слышишь?
— Иди, Ваня, иди.
Лишь когда дверь за Ваней захлопнулась, Лидия разрешила слезам течь. Сидела она в бабушкином кресле, поджав колени, и рыдала — тихо, как в детстве, когда боялась, что услышат. Рыдала, пока не начала икать, как маленькая.
Как жить дальше? Без Вани? Без человека, с которым прошла столько лет?
Лида встала, чтобы поужин готовить, но замерла. Зачем? Вани ведь нет. Смысл? Она рухнула обратно в кресло, и слёзы хлынули с новой силой.
Но потом вспомнила про детей. Скоро вернётся дочь Настя, студентка, голодная после пар. Затем явится сын Алёша — задержится на хоккее. Их-то кормить надо. Лида вытерла лицо, поднялась и побрела на кухню.
Вспоминая годы с Ваней, она снова разрыдалась. Как? Как без него?
Вечером дети ввалились домой, как всегда — шумно, толкаясь, перешучиваясь. Но быстро заметили отсутствие отца.
— Мам, а где пап? В командировке? — спросила Настя.
— Да, кстати, где он? — подхватил Алёша.
Лида не сдержалась. Слёзы брызнули, она опустилась на стул и зарыдала.
— Мам, что случилось? Он в больнице? — встревожилась Настя.
— Нет… ушёл… — выдавила Лида. — Навсегда… к другой.
— Чего?! — вскрикнули дети хором. — Мам, ты шутишь?
Но шутки не было.
У Алёши задрожала губа. Хоть и хоккеист, а всё ещё мальчишка. Растерянно смотрел то на мать, то на сестру, сжимая кулаки.
— Так, — Настя резко провела по лбу. — Лёш, в ванную, умывайся, за уроки. Мам, хватит ныть. Надо решать, что делать.
Настя была твёрдой, быстрой, как молния. Алёша, не переча, послушался.
Позже Настя заглянула к брату.
— Ревёшь?
Алёша мотал головой, не поднимая глаз.
Сестра обняла его, взъерошила волосы.
— Выкарабкаемся, Лёх. Слышишь? Мы — семья, а он там один. Ему хуже.
— Его что, жалеть?! — выкрикнул Алёша, и слёзы брызнули.
— Жалеть? Неплохо. Но лучше станем счастливыми — такими, чтоб ему тошно стало. Сам поймёт, что потерял.
Успокоив брата и мать, Настя ушла в ванную и тут, наконец, разрыдалась. Как? Как их папа, самый лучший на свете, мог так? Не красавец — обычный мужик с пулькой, которого мама откормила своими блинами. Юмор — так себе, только мама хихикала. Ездит на «девятке», которую сам чинит. Работает начальником участка на заводе, зарплата — копейки.
Но в их семье всегда было хорошо. Настя хвасталась подругам: «Мой папа — единственный, кто не гуляет». А оказалось…
Слёзы текли. Настя смывала их ледяной водой.
Жизнь потекла дальше, размеренно, но уже без отца. Слово «папа» исчезло. Теперь говорили «он» или «отец», да и то редко.
Однажды Настя услышала сзади:
— Настён, Насть, подожди!
Она обернулась. За ней, запыхавшись, бежал отец — нелепый, в жмущем костюме, с галстуком, будто удавкой.
Настя отвернулась, ускорила шаг.
— Дочка, постой! — умолял он.
— Чего тебе? — холодно бросила она.
— Вот, деньги… возьми, — Ваня сунул пачку купюр. — Много. Приходи к нам, Насть. Людмила, она хорошая, шубами торгует. Шубку тебе подберём. И маме на юбилей — норковую! Люда мне всё разрешает. Скоро опять в Турцию полетим, за шубами…
— Да пошёл ты… в тайгу, — отрезала Настя.
— Зачем в тайгу, доча?
— За шубами. На другие три буквы не могу — воспитание не позволяет… пап.
Ваня остолбенел, будто его водой ледяной окатили. Он знал: денег в семье не хватало. Жили скромно, а тут он… связался с Людкой.
Всё началось с коллеги, Стёпки. Тот позвал Ваню в гости к подруге, а там была Людмила. Сперва она ему не понравилась — крикливая, как рыночная торговка, дородная, как медведица. Смотрела так, будто хотела проглотить. Ваня посидел немного и смылся.
Тогда он впервые солгал Лиде, сказал, что задержался на работе. Сердце колотилось, стыд душил. Лида решила, что он заболел, а у него просто от стыда температура подскочила.
Потом Стёпка снова уговорил: «На полчасика!» И опять Людмила.
— Ты чё, Вань? Она шубы из Турции возит, три ларька на рынке! Шубу Лиде купит, любую!
— Да зачем она мне? У меня Лида есть.
— Да брось! Скучно ей одной. Что с тебя убудет? Шуба норковая для Лиды — хочешь?
— Хочу…
И он пошёл. А потом ещё и ещё. Вся эта шуба проклятая. Сам не понял, как оказался с Людкой в постели. Рыдал, ехав домой, так было гадко и стыдно перед Лидой. А потом она узнала… и не простила. Велела уйти.
Людмила ликовала.
Вечером Настя была мрачнее тучи.
— Насть, он к тебе приходил? — спросил Алёша, мямля.
— А к тебе?
Брат кивнул.
— Я сказал, чтоб не подходил. Ненавижу его, предатель.
Настя кивнула.
Ваня тосковал.
— Ты чё, Ванюш? — спрашивала Людмила.
— Дети не хотят говорить. Лида тоже… Деньги предлагал, а они… гордые. Знаю ведь, им тяжело…
— Ну, сама же выгнала, — пожала плечами Людмила.
— Сама… Но как узнала? Мы же тихо всё делали…
Людмила поднялась с кровати — роскошной, каких Ваня в жизни не видывал, поставила бокал с шампанским (которое он терпеть не мог) на столик. Она обожала шампанское и ананасы, заставляла и Ваню, хотя от ананасов у него сыпь была.
— Это я ей сказала, — небрежно бросила Людмила.
— Как сказала?
— Ну— Так и сказала, — рассмеялась Людмила, поправляя шёлковый халат.
