Степанов появился на заводе в начале зимы, с первыми морозами. Никто не знал, откуда он пришёл. Чужестранцем был — это чувствовалось сразу. Говорил с лёгким говором, будто с севера, но о прошлом своём ни словом не обмолвился. Вахтёрша Марфа шепнула: прислали его из охранного ведомства, на подмену. Бумаги в порядке, не пьёт, сдержан. Вежлив, но отстранён, будто каждое его слово проходило сквозь незримую преграду.
— Главное — не спать на посту, — бросил начальник охраны, листая его дело. — Остальному научишься.
Степанов не спал. Вообще. Другие сторожа то и дело клевали носом у печки или таскали с собой раскладушки. А он сидел, словно изваяние. Не шелохнётся, не вздохнёт. Лишь изредка переводил взгляд с экрана на ворота да обратно. Пил одну воду — без чая, без сахара. Курить — не курил. Еду носил в жестяном котелке — щи да краюху ржаного, завёрнутую в холстину. Ел не спеша, глядя в никуда, будто трапеза была не нуждой, а таинством.
Сперва над ним смеялись. Прозвали «Камнем» — за неподвижность да угрюмость. Шутили, что он либо беглый инок, либо отшельник, особенно когда кто-то услышал его шёпот — тихий, словно молитва. Поползли слухи, будто он бывший чекист: слишком точны движения, слишком зорок взгляд, которым он порой окидывал двор. Но правды не знал никто. Степанов не болтал. Отвечал чётко, будто отчитывался, а не просто дежурил.
Прошло четыре месяца. Степанов стал будто частью пейзажа. Его перестали замечать, как скрип ворот или потёкшую трубу. Он отмечал приход-уход, поднимал шлагбаум, следил за камерами. Всегда молча. Всегда бесстрастно. Порой казалось, будто он и не дышит вовсе — лишь смотрит, как человек, приставленный стеречь нечто важнее складов да цехов.
Как-то в феврале пробрался на территорию мальчишка. Через дыру в заборе, как водится. Замыслил утащить медные детали, думал — не заметят. Но поскользнулся на обледенелой трубе возле старого ангара и грохнулся. Орал, пока голос не сел. Степанов услышал не по камерам — на слух. Рванул туда, нашёл. Парнишка лежал, зубы сжав, лицо белее снега. Нога переломлена, кость торчала из порванной штанины.
Степанов вызвал скорую. Пока ждали, сделал шину из дощечки да своего ремня — быстро, будто знал как. Молчал, только крепко держал пацана за руку, не давая отключиться. Стоял рядом, не отводя глаз, пока врачи не увезли мальчишку. Вернулся на пост, сменил промокший бушлат и сел к монитору. Будто ничего и не было. Будто так и надо.
После этого о нём заговорили иИ с тех пор на заводе по ночам слышались тихие шаги у ворот — ровные, неторопливые, будто кто-то незримый всё ещё обходил двор, как прежде.
