Отец на час
Владимир впервые увидел мальчишку у прилавка с хлебом в маленьком магазинчике на окраине Твери. Тот стоял, уставившись вглубь полок, будто ждал, что оттуда появится кто-то важный. Тот, кто давно не приходил. А может, и вовсе никогда не существовал. Сам ребёнок — худой, в потрёпанном ватнике с оторванной пуговицей, в ботинках, из которых торчали рваные носки. Шапка съехала набок, варежки вытянулись, будто их носили десятки рук до него. Лицо обветренное, щёки красные от мороза.
Взгляд — не детский. Не жалобный, не просящий. А такой, каким смотрят взрослые, пережившие слишком много — прямой, твёрдый, с настороженностью. Будто он всё уже давно понял и теперь просто ждёт, без лишних иллюзий.
Владимир взял батон и прошёл мимо. Но через несколько шагов всё же оглянулся. Мальчик не шелохнулся. Стоял, словно врос в пол, будто верил: если не уйдёт, то кто-то придёт. Хоть что-то изменится.
Он напоминал кого-то. Только потом Владимир сообразил — того мальчишку из детдома, где он когда-то помогал. Тот тоже смотрел так — будто душа молчит, не просит и не верит.
Через десять минут они встретились у кассы. Мальчик держал две карамельки, без пакета, без корзинки. Кассирша что-то сказала — видимо, денег не хватало. Он молча положил одну конфету назад и расплатился за вторую. Спокойно, без споров. Как будто знал: нельзя получить всё сразу. Привык выбирать.
Тогда Владимир подошёл.
— Давай я тебе что-нибудь куплю. Хлеб, молоко, может, сыр? Без всяких условий.
Мальчик посмотрел на него. Взгляд взрослого, уставшего от пустых обещаний.
— А зачем? — спросил он.
Без подозрения. Просто констатация: просто так бывает редко.
Владимир замялся. Не потому что не знал ответа, а потому что знал: объяснять — долго.
— Просто так. Потому что могу. Потому что… когда-то и мне помогали.
Мальчик помолчал. Потом кивнул:
— Ладно. Тогда картошку. Варёную. И сосиску. Одну. Без горчицы. Она горькая.
После кассы они вышли на улицу. Владимир протянул ему пакет, стараясь не делать из этого события.
— Ты где живёшь?
— Тут недалеко. Но домой не хочу. Мама спит. Она устаёт. Иногда спит долго. А мне лучше на скамейке. Там люди. И тише.
Они сели на холодную лавку у остановки. Мальчик ел медленно. Держал сосиску обеими руками, откусывал понемногу, будто растягивая удовольствие. Ел не как ребёнок — как человек, знающий цену каждому куску.
— Меня Артём зовут. А вас?
— Владимир.
— А вы могли бы… ну, побыть папой на час? Не навсегда. Без обязательств. Просто посидеть, как будто у меня есть кто-то.
Владимир кивнул. Внутри сжалось. Такого он не ждал, но отказать не мог.
— Могу.
— Тогда скажите, чтобы я шапку надел. И поругайте за школу. Мама так делала. Когда не спала.
Владимир усмехнулся, сначала натянуто, потом искренне.
— Артём, где шапка? Ветер же! И почему куртка расстёгнута? Как в школе?
— Математика — тройка. Но поведение — пятёрка. Бабушке через дорогу помог. Сумку уронил, но всё собрал. Она сказала, что главное — не сдаваться.
— Молодец. Но шапку надевай. Тебя же больше нет ни у кого.
Артём улыбнулся. Спокойно. По-взрослому. Доел сосиску, вытер руки салфеткой и выбросил в урну. Потом посмотрел на Владимира.
— Спасибо. Вы не как все. Не жалеете, не читаете нотации. Просто… как будто так и надо.
— А если я завтра опять приду — придёшь?
— Не знаю. Может, у мамы будет плохой день. А может, приду. Вы мне запомнились. Глаза у вас честные.
Он встал, попрощался и ушёл. Не оглянулся. Как те, кто знает — за ним не побегут. Шёл легко, но будто сжимая в себе всё тепло, боясь, что оно выскользнет.
Владимир остался. Постоял. Выбросил стакан от кофе и долго смотрел ему вслед. Хотел крикнуть. Но не решился.
На следующий день он пришёл. И ещё. И через неделю. Даже в дождь, даже в снег. Просто приходил. Не чтобы ждать. А потому что дал слово. Хоть и молча.
Артём появлялся не всегда. Иногда — да. Иногда — нет. Владимир сидел на той же скамейке, делая вид, что читает газету. Но каждый раз, когда мальчик подходил — в его худой фигуре, неторопливой походке, привычке смотреть в землю — что-то внутри оттаивало.
Однажды Артём принёс два стакана чая. В пластиковых, обёрнутых салфеткой.
— Сегодня вы были папой. Теперь я — сыном. Договорились?
Владимир лишь кивнул. Слова застряли в горле.
Иногда достаточно часа. Чтобы понять, что ты кому-то нужен. И что ещё не всё кончено.
