Тепло чужой души: сон в деревенской тиши
Иван поставил ведра с водой на лавку в сенях у бабы Феклы и уже повернулся к выходу, но старушка крепко схватила его за рукав, молча кивнув в сторону горницы. Он послушно вошел, уселся на дубовую скамью у печки, ожидая, что она скажет.
Фекла, не проронив ни звука, достала из печи чугунок с дымящимися щами, бросила взгляд на старые часы с кукушкой, будто напоминая, что пора обедать, и налила в глиняную миску густых щей с мясом. Добавила кусок сала, лук и ломоть черного хлеба с золотистой корочкой. Подумав, поставила на стол графин с самогоном. Ее сгорбленная спина, укутанная в шаль, казалась хрупкой, но в валенках она двигалась легко, несмотря на духоту в избе.
Иван, понизив голос, начал:
— Щи с радостью съем, а вот пить — нет уж. Зарекся, баба Фекла, больше ни капли. Крест целовал, батюшке обещал. После того случая, как напился да Настю приревновал, в клубе такой переполох устроил — сам не пойму, как в тюрьму не угодил. За разбитые лавки пришлось копейку отдать. Мать говорит, у тебя спина болит, вот я и воду принес. Сейчас поем, дров наколю, может, еще что сделаю. Мамка, как увидит, что я у телека завис, сразу дело придумывает, будто из воздуха берет.
Иван фыркнул, но тут же подавился щами. Фекла, не раздумывая, принялась стучать ему по спине своими узловатыми пальцами, будто молотком гвозди забивала. Парень откашлялся и продолжил уплетать щи с салом, а потом, лукаво прищурившись, спросил:
— Бабуль, а как ты спать-то ложишься? Спина выпрямляется или колесом?
Фекла взглянула на него ясными, как небо, глазами, в которых мелькнула усмешка, и махнула рукой, будто отмахиваясь от глупостей.
— А я гляжу, ты в молодости красавицей была! — продолжал Иван, кивая на пожелтевшую фотку на стене. — Коса до пояса, брови — чернее тучи, а глаза — будто две звезды. Моя Настя — тоже загляденье! Давай перечислять, а ты пальцы загибай. Только боюсь, не хватит: красивая, статная, скромная, добрая, швея — золотые руки, песни поет — заслушаешься, танцует — засмотришься, не жадная, не пьет, не курит, по дворам не шляется. Ну что, бабуль, пальцы кончились?
Иван заметил, как глаза Феклы заискрились смехом. Грудь ее затряслась, но звука не было — только тепло в взгляде.
— Глаза-то у тебя, бабуль, живые, как у молодой! — восхитился он. — Настю-то знаешь?
Фекла развела руками, будто говоря: «Кто их разберет, нынче народ не тот».
— Конечно, мы не такие, как вы, — продолжал Иван. — Вы родителей боялись, как огня. А мы? Чуть что не по-нашему — сразу в бой. Отец мой перед каждым делом со мной советуется. А мать и вовсе меня за главу семьи держит. Братья по городам разъехались, я младший, пока не женился, с ними живу. Но скоро свадьбу сыграю, детей кучу нарожу. Настя у меня — ого-го! Я ж зоотехник, по-научному скажу: здоровая, родит сколько захочу. Ну что, пальцев точно не хватило?
Иван наелся досыта, печной жар разморил его. Несмотря на боль в спине, у Феклы в избе было чисто, как в церкви. Больше всего бросалась в глаза огромная кровать с пуховым одеялом, горами подушек и кружевными оборками. Иван мечтательно протянул:
— Вот бы мне такую кровать на свадьбу! Хотя, может, и не надо — на такой перине сваришься, как мясо в горшке, и про все дела забудешь.
Он рассмеялся и добавил:
— Настя скоро институт закончит, вернется в село, и гулять будем. Она на медсестру учится. Представляешь? Я скот лечу, она — людей. Хотя мать иногда отца скотиной зовет. Да что там, мы все порой не лучше. Слыхала, как Витька трактор у дяди Васи угнал да в овраг съехал? Ну не скотина? А Прохор на гумне курил, чуть скирду не спалил. Тоже молодец!
Но самый подлый — это Степан. С Таней встречался, обманул, она беременная осталась, а он из города невесту привез. Таня чуть с ума не сошла, думали, удавится. А вчера идет, улыбается, живот вперед, говорит, девочка будет, Бог наградил. Вот думаю: как этот Степан мимо ее дома ходить будет, зная, что там его дочь растет? А я Настю никогда не брошу! Смотрю на нее — и так сжать хочется, чтобы она во мне растворилась. Но она строгая, до свадьбы — ни-ни. Эта свадьба, как граница, и тащить ее через нее я не стану. Медсестра из нее выйдет знатная, тебе спину поправит. Уколы ставит — комар больнее кусает. А я иногда думаю: как колхоз нам дом даст, буду по тебе, бабуль, тосковать. Жить-то далеко будем. Но ничего, всегда приду помочь, поговорить. А что у тебя еще вкусного есть?
Фекла ловко подцепила ухватом горшок с пшенкой и тушеной бараниной. Аромат ударил в нос так, что Иван чуть не чихнул. Он схватил ложку и застучал ею по столу, как ребенок. Фекла улыбалась, глаза ее светились от радости, что ее стряпня пришлась парню по вкусу.
— А ты приляг на перину, пока я ем, — подмигнул Иван. — Или она у тебя для— Или она у тебя для гостей, а сама на печи ночуешь?
