После повышения Лилии в московском банке её характер стал другим. Тихая и спокойная женщина превратилась в раздражительную, требовательную особу. Её муж Антон недоумевал: «С чего вдруг столько претензий? Раньше всё было нормально». Лилия винила его в бездействии — мол, почему всё на ней: и ужин, и сын, и уборка. А Антон не понимал проблемы. «В хрущёвке на окраине Москвы мужчине делать нечего. Полки не валятся, трубы целы. Готовить — не мужское дело», — считал он. Однажды попросил борща, на что получил: «Почисти картошку — тогда сварю». Он вспылил: «Сама чисти! Ты же женщина!»
Лилия теперь постоянно задерживалась на работе, а сына из сада забирали последним. Антону было жаль мальчишку, но идти самому? А вдруг попросят шкаф передвинуть или кран починить?
Он уверял себя, что жена больше его не ценит. Ворчал: «Зачем тебе это повышение? Сидела бы спокойно — и жили бы как раньше». Лилия лишь пожимала плечами: «Сам вернись в отдел, добейся повышения, получай больше — тогда я уволюсь, буду щи варить и с Сережей сидеть. Но на наши зарплаты не прожить. Мама раньше помогала, теперь сама себе еле-еле ремонт делает». Антон злился: «Вот дура, деньги на ремонт побросала!»
Сам он карьеру делать не спешил. Видел, как директор пашет без выходных, и думал: «Нет уж, спасибо. Я своё отработал — и домой». Но чем чаще Лилия упрекала его, тем сильнее копилась обида. «Хочет быть начальницей? Пусть узнает, каково это — остаться одной», — решил он. Стал задерживаться на работе, а потом завёл роман с бухгалтершей Верой — не красавицей, но с пышными формами, мягким голосом и домашними пирогами.
У Веры был сынишка, но Антона это не смущало. У неё он чувствовал себя героем: тёплый плед, ужин на столе, восхищённые взгляды. Они встречались всё чаще. А Лилия тем временем ушла с головой в проект — сына теперь забирала бабушка. Антон довольно думал: «Отлично. Она не готовит, а я не голоден. Вера и кормит, и лелеет. Всё честно».
Но у Веры были свои условия. Без конфет, духов или денег на «что-нибудь миленькое» она хмурилась. Ужин становился проще, ласки — скупее.
Антон отмахивался: «Невелика беда. Ей нужны не чувства, а подарки и немного рублей. Зато когда Лилия узнает, что я ухожу, сразу запоёт по-другому». Но когда Вера в один вечер заявила: «К зиме шубу купи», — он понял, что пора заканчивать эту комедию.
Он ворвался домой, дождался жену и, насупившись, бросил:
— Хватит! Я мужик! Мне нужен ужин, чистая рубаха и порядок в доме! Ты приходишь раньше — почему супа нет? Или постирать не можешь?
Лилия молча сняла пальто, поставила сумку и устало спросила:
— Это всё?
— Нет! — пафосно заявил он. — Я ухожу! К другой! К женщине, которая меня ценит! Вещи собрал — прощай! Живи одна!
— Правильно, — кивнула Лилия. — Вали. Надоел, как жвачка на ботинке. Квартиру оставь. Ипотеку я одна платила. Юрист подтвердит — ты не вложил ни копейки.
Антона будто кипятком ошпарило. Где слёзы? Где мольбы? Он ждал, что она упадёт перед ним на колени, будет умолять остаться. Вместо этого — холодный расчёт.
С бешено бьющимся сердцем он схватил сумку и поехал к Вере. Постучал, расправив плечи: «Родная, я теперь твой. Насовсем!»
Дверь открылась. Она окинула его взглядом, скрестила руки:
— Ты что, решил ко мне переехать? У меня ребёнок, съёмная конура, зарплата — копейки. Ты не решение, ты — обуза. Не готов обеспечить — катись отсюда.
Дверь захлопнулась. Он так и остался на лестничной площадке — с пакетом вещей, разбитым самолюбием и пустыми карманами. Никому не нужный. Ни жене, ни любовнице. И впервые за долгие годы — по-настоящему один.
