**Дневник Елены**
— Алена, мы с тобой же договорились всегда быть честными… Мне нужно сказать правду: я полюбил другую. Она — моя судьба. Прости, но я ухожу. Она как звезда — необъятная, светлая…
Когда Артем произносил эти слова, глаза его горели, будто он видел рай. А я стояла, вцепившись в стул, чтобы не рухнуть на пол.
— Ты в адеквате вообще, Тёма? Какая ещё судьба? А я для тебя кто? Мы же с тобой пять лет прожили! У нас дочь, тебе не стыдно? Тридцать лет, а ведешь себя как пылкий юноша!
— Алена, я… — он замолчал, ушел в ванную с телефоном. Видимо, спешил слиться в «космосе» со своей новоявленной пассией.
Вечером я рыдала, прижимая к себе спящую Соню. Не спала всю ночь, а утром, наспех собрав ребенка, потащилась к свекрови.
— Ну что ты распустилась? Мужика держать надо уметь! Ходишь, как затюканная — футболка старая, волосы не уложены. Нынче время быстрое! Вот и мой Артёмка не стал ждать, когда счастье само придет. А ты не рыдай, смотри — ещё встретишь кого. — Раиса Петровна махнула рукой, будто речь шла не о разваленной семье, а о скидке в магазине.
Я шла домой, чувствуя, как внутри что-то оборвалось. Надежда. Иллюзии. Вера в людей.
Три дня я проплакала. А потом взяла себя в руки и подала на алименты. Заодно — на развод. Хватит вестись на сказки про «а вдруг одумается». Пусть Артем наслаждается свободой, которую так жаждал.
Свекровь изредка помогала, но это больше походило на подаяние. Пачка подгузников — как милостыня, пятьсот рублей с величественным видом. Моя мама жила в Воронеже, высылала немного денег, причитая в трубку: «Как же так, как же несправедливо…». Я молчала, сжимала зубы и шла дальше.
Год пролетел. Соню устроили в садик, я вышла на работу. Первые месяцы — кошмар: бессонные ночи, бесконечные ОРВИ. Но потом вошла в колею. Обрела свою свободу — без обмана, без грязного белья под кроватью. Иногда смотрела на пьяных отцов у садика и думала: «Слава богу, что одна».
А потом свекровь позвонила:
— Аленка! Новости! Артёмка отцом будет!
— Замечательно. Пусть ребенок будет здоров, — ответила я. И с удивлением поняла: не больно. Значит, прошло.
Но через неделю — новый звонок. Истерика.
— Дочка! Беда! Артём попал в аварию! «Ладу» его — в хлам, сам еле живой. Инвалид теперь… Горе-то какое!
Мне стало его жаль. Всё-таки отец моей дочери. Но жалость — не повод возвращаться.
Через пару дней она позвонила снова:
— Ты обязана забрать его! Я помогу, но он должен быть с семьей!
— Обязана? С чего вдруг?
— Вы же семья! Просто бумажки нет. Он же Сонечку любит! Ошибся человек — разве нельзя простить?
— Ошибся? Отлично. Пусть теперь его «судьба» его и выхаживает.
— Она сбежала! Говорит, инвалид ей не нужен! Ребенка даже оставить хочет!
— Жаль. Но это не мои проблемы. Он нас бросил, забыл. Алименты — гроши. Где был его «долг» тогда?
— Да ты каменная! Внучке расскажу, как ты отца в беде бросила!
— Расскажите, Раиса Петровна. Только начните с того, как он ушел, когда дочери год был. И как ни разу не приехал, когда она с температурой лежала. Я не боюсь правды.
В итоге она забрала сына к себе. Он выкарабкался, ходит с тростью. А потом я случайно встретила старую подругу.
— Ты в курсе, что твоя свекровь по всему району несет, будто ты бросила Артема, когда он в коме был? Что никакой любовницы не было, а ты просто сбежала? И что авария из-за твоей жестокости?
Я замерла. Как можно так врать? И самое страшное — люди верят.
Когда я забирала Соню из сада, она весело тараторила, а я молчала.
— Мам, мы пришли! Чего ты такая грустная? Из-за папы?
Я кивнула.
— Не грусти. Я за них двоих буду хорошей. Я тебя люблю!
И тут я вдруг почувствовала легкость. Будто с плеч свалился мешок с камнями. Пусть говорят. Пусть врут. Главное — вот она, правда. Маленькие теплые ручки, обнимающие меня. Доверчивые глаза.
Это и есть счастье. Не обещания. Не сказки. А вот это — простое, настоящее. И всё будет хорошо. Обязательно будет.
