Опоздавшее материнство: как весна напомнила о грехе, который не смыть
Светлана никогда не мечтала о втором ребёнке. С Денисом у них уже подрастал сорванец-первоклашка, и возвращаться к бессонным ночам, подгузникам и бесконечным капризам ей не хотелось. Тем более карьера наконец пошла в гору — командировки, перспективы, интересные люди, с которыми было легко и… далеко от семейных забот. Но беременность наступила. Случайно, некстати, как это часто бывает.
Денис сразу загорелся идеей: “Только бы девочка родилась! Может, хоть с ней будет проще”, — смеялся он. Светлана молча кивала, а внутри клокотали злость и страх. Когда же на свет появилась кроха — светловолосая, с голубыми, как небо, глазами и курносым носиком, — в душе женщины что-то дрогнуло. Но словно в насмешку, врачи сразу огорошили: у новорождённой — тяжёлый порок сердца. Потребуется лечение. Операция.
Это рушило все её планы. Спортзал, корпоративы, отпуск в Сочи с подругами, карьера — и вдруг такое? Нет, только не сейчас. Не с ней.
Денис выслушал и махнул рукой. Они молча приняли решение, о котором даже не говорили вслух. Родным сообщили, что девочка не выжила.
В доме малютки малышку приняла Анна Семёновна. Она проработала там три десятилетия, но сердце не очерствело. Особенно тронула её эта тихая девочка, смотревшая на неё так, будто искала единственного родного человека.
Анна Семёновна проводила с ней каждую свободную минуту. Малышка отвечала улыбкой, тянула к ней ручки, лепетала в ответ на ласку. И однажды Анна твёрдо сказала мужу:
— Ваня, я не оставлю её здесь.
— Лечить же надо. Справимся?
— Справимся. Она наша. Назовём Любой.
Им было за шестьдесят, здоровье уже не то, денег — в обрез. Иван с утра до ночи работал в огороде, Анна — таскалась с Любой по больницам, санаториям, реабилитациям. Спали урывками, питались чем придётся. Но одна улыбка дочки — и Иван будто молодел на глазах.
Люба росла доброй и отзывчивой. В пять лет она помогала соседке нести картошку: “Бабушка Нина, я понесу две картошки, вам же легче будет!” — и гордо шагала впереди, сжимая в маленьких ручках тяжёлые клубни.
Когда пришло время операции, вся деревня молилась. Люди помогали кто чем мог — кто деньгами, кто продуктами, кто просто добрым словом. Операция прошла успешно. Люба выздоровела.
Она выросла умницей, красавицей. Отлично училась, поступила в университет, жила в общаге, а на каникулы спешила домой, где её ждали с пирогами и любовью.
Однажды весной Люба гуляла по парку. Солнце ласкало листву, птицы пели, воздух был пропитан ароматом молодой травы. Девушка думала о предстоящих каникулах, о том, как вернётся к родителям, поможет с посадками, а вечером будет пить чай с мятой на крылечке, слушая мамины рассказы.
Вдруг ей под ноги упал плюшевый мишка. Люба подняла голову — на скамейке сидела женщина с мальчиком лет четырёх.
— Ты обронил игрушку, — мягко сказала Люба, протягивая мишку.
— Он мне не нужен! Он больной, он скоро умрёт! — выкрикнул ребёнок, и в его голосе звенели боль и злость.
— Не обращайте внимания, — устало пробормотала женщина. — У него порок сердца. Родители отказались… Пришлось мне взять. Внук. Но мне тяжело.
Люба взглянула на неё. Женщина была ухоженной, красивой, но глаза… Пустые, словно покрытые инеем, несмотря на весну.
И девушка заговорила. Рассказала, что сама была такой. Что её спасла любовь настоящей матери. Что нужно верить.
Женщина сидела, бледнея. Потому что перед ней стояла её копия — те же голубые глаза, те же черты. Это была её дочь. Та, от которой она когда-то отказалась.
— Не может быть… — прошептала она.
— Может, — твёрдо ответила Люба. — Главное — верить.
Девушка ушла, озарённая солнцем, счастливая, полная жизни.
А Светлана осталась. Сердце рвалось наружу, умоляя догнать, обнять, упасть на колени. Но — имела ли она право?
Нет. Она выбрала страх когда-то. А потом жизнь наказала её: Денис ушёл к другой, сын вырос чёрствым, и теперь она одна растила внука, брошенного даже родителями.
И вот весна. Вот она — её дочь. Чужая, но родная. Спасённая не ею.
Светлана не пошла за ней.
Потому что поняла: любовь — не право, а дар. Дар, который она когда-то отвергла.
И теперь ей оставалось лишь смотреть вслед своей дочери и кусать губы от запоздалого раскаяния.
