Дверь в старую хрущёвку на окраине Ижевска отворилась мгновенно — будто хозяйка ждала гостя. На пороге стояла худенькая старушка лет восьмидесяти с блестящими, цепкими глазами.
— Здравствуйте, — вежливо улыбнулся молодой человек.
— Здравствуй, милок, — кивнула старуха. — Заходи, не стой на пороге. Из соцзащиты пришёл? Али ещё откуда?
— Нет, бабушка. Я из фирмы, что воду чистит. Ставим новейшие фильтры. С ними вода из-под крана — будто родниковая, как в старину, когда из реки пили без опаски.
— Ого! — старушка приподняла брови. — Значит, водяной, что реки чистит? Дело благое. Проходи.
Парень аккуратно вытер ноги о потрёпанный половик и перешел порог.
— Обувь снимать? — спросил он, окинув взглядом вытертый линолеум в прихожей.
— Да не заморачивайся, внучок моет. Он у меня молодой, а я — старая кочерыжка. Не до уборки мне.
— Да что вы, бабушка! Вы ещё огонь! Щёчки румяные! — соврал парень с привычной слащавой учтивостью. — А кухня где? Хочу показать, что за чудо принёс.
— Ой, льстец ты этакий. Я себя в зеркале лет пятнадцать не видела — внук повыше их развесил, чтоб мне не страшно было. Пойдём, покажу твою «панаму».
Кухня была тесная, но уютная. Чайник сверкал, на подоконнике красовались герань да блюдечко с мелиссой. Старушка присела, а парень засуетился: откручивал, прикручивал, наливал воду в баночки, демонстрировал фильтры и восторженно распоминался о разнице между «грязной» и «чистой» водой.
— Куплю твой фильтр, — неожиданно сказала старушка. — Но сперва чайку попьём. Одна не люблю — невкусно. А с гостем — как мёд. Пять минуток, не больше.
Парень колебался, но согласился. Старушка проворно вскипятила воду и заварила чай — ароматный, с непривычным пряным оттенком.
— Семья у тебя есть, милок? — спросила она, разливая напиток по кружкам.
— Нет, один.
— И правильно. Рано тебе ещё о детях думать. Чай понравился?
— Очень. Где такой берёте? Я бы и себе взял.
— Мне его лешие в подарок носят, — усмехнулась старушка.
Парень фыркнул. Решил подыграть:
— А вам-то не страшно дверь незнакомцам открывать? Нынче жуликов — как грязи.
— Да чего мне бояться, родной? Я своё отжила. В мои годы уже сама должна пугать, а не дрожать. Особенно таких, как ты.
Тут парень почувствовал странную пустоту в голове. И… проговорился:
— Кому эта вода сдалась! Я фильтры-то по сто рублей беру, а впариваю за три тысячи. Порой и воду подкрашу, чтоб «эффект» был. Бабки клюют. Вот и хожу, морочу голову…
Сам не понял, как язык повернулся.
— Вот и славно, — кивнула старуха. — Чай у меня, как говорила, не простой. Лешие собирают. Кто выпьет — правду срывает.
Парень вскочил.
— Что за… что вы натворили?!
— Да ничего страшного. Ты же сам назвался водяным. Теперь и будешь им. Наш речной дед совсем замотался — один не справляется. Вот и будешь ему подмогой: воду чистить, рыб кормить, за тиной следить. Десять лет отработаешь — может, в людей вернёшься. А пока — добро пожаловать в воду.
Парень даже пикнуть не успел, как превратился в каплю, потом в туман, а затем — в серебристый ручеёк, плеснувшийся в жестяной таз.
— Вот и ладно, — сказала старушка, выливая воду в раковину. — Устроился паренёк. Мечты сбываются. Вон, тот, что счётчики менял — теперь молнии по небу гоняет. Стихия воздуха. А ты — воды. Познакомитесь.
Она поставила кружки в мойку, напевая под нос. Потом глянула в потускневшее стекло буфета.
— «Почему не отражаюсь, почему не отражаюсь…» — передразнила она бывшего «продавца».
— Да потому что старше всех зеркал в этом доме. Лет триста, не меньше. Внук-то знает, вот и повыше развесил — чтоб народ не пугать. Не всякую правду с утра полезно знать. А я — живу. И порядок навожу. Стихии бардак не терпят.
Старушка подошла к окну, взглянула на небо и усмехнулась:
— Справедливость должна быть. Даже если её заваривать в чайнике приходится.
