Цена моего имени: правда, скрывавшаяся от меня двадцать лет
Я всегда носила фамилию матери — Петрова. Отца я не знала, да и мать о нём почти не говорила. Лишь скупо упоминала, что он ушёл, когда мне не было и года. Я не расспрашивала. Были мы с мамой, была бабушка — казалось, этого достаточно.
Но в двадцать лет всё изменилось. Я устроилась в архив городской администрации. Работа скучная, зато стабильная. Как-то начальница поручила разобрать старые дела. И среди пожелтевших бумаг я увидела знакомый бланк — своё свидетельство о рождении.
«Странно, — подумала я. — Почему оно здесь?»
Открыла — и сердце замерло. В графе «отец» стояло имя: Дмитрий Сергеевич Соколов. Не «пусто». И не «Петров». А мама твердила, что он нас бросил, даже в свидетельстве себя не указал.
Весь день я сидела, словно оглушённая. Вечером пришла домой. Мама гладила бельё под мерцание телевизора.
— Мам… кто такой Дмитрий Соколов?
Утюг застыл. Она медленно поставила его на подставку и опустилась на стул.
— Где ты это имя услышала?
— В архиве. В моём свидетельстве. Ты же говорила, что он нас бросил… но если он вписан…
Мама закрыла глаза.
— Прости. Я боялась тебе сказать.
И тогда она рассказала правду.
Они познакомились в техникуме. Влюбились. Когда мама забеременела, Дмитрий сразу предложил расписаться. Но его родители — люди с положением — были против. «Бедная, без связей, из простой семьи». Он пытался спорить, но мать пригрозила лишить наследства.
Они всё равно поженились. Снимали комнату, жили на копейки. А потом его призвали в армию. Писал письма, звонил, клялся, что вернётся. Но через три месяца письма прекратились. Мама поехала в его город — и узнала, что он… женился. На другой. И у них будет ребёнок.
Она упала в обморок прямо в загсе. Вернулась домой и больше не вспоминала его имя. Родила меня, дала свою фамилию. Но через год Дмитрий развёлся. Приехал с подарками, деньгами. Хотел видеться. Мама выгнала его. А он, пользуясь связями, сам вписал своё имя в моё свидетельство.
Потом приходил ещё. Но мама не простила. И мне ничего не сказала.
Я молчала. В груди горело. На следующий день села на электричку. По старому адресу.
Он жил в коттеджном посёлке под Москвой. Долго стояла у калитки. Позвонила.
Дверь открыла женщина — моя мачеха. Не удивилась.
— Ты Аня? Он ждал тебя. Заходи.
В гостиной сидел мужчина с проседью и глазами — точь-в-точь моими.
— Здравствуй, дочка…
Я плакала. Он тоже. Потом рассказывал всё, что скрывали от меня: как искал, как писал письма, которые мама возвращала. Как хотел прийти в школу, но боялся разрушить мою жизнь.
Теперь мы общаемся. И я больше не Аня Петрова — я Анна Соколова. Потому что в душе наконец нашлось место для правды. И для отца.