Валерка докуривал четвёртую «Беломорку» подряд, но не ощущал ни крепости табака, ни запаха дыма. Он просто сидел на покосившейся лавочке у пятиэтажки, вертел в пальцах бычок и упрямо пялился в окно четвёртого этажа. Туда, где жила Людмила.
— Ну и зачем я сюда приперся? — буркнул он себе под нос и со злостью швырнул окурок в сторону переполненной урны.
Как всегда — мимо. Со вздохом поднялся, подобрал все четыре бычка и запихнул их поглубже в мусорку. Вернулся к скамейке, посидел, передумал доставать последнюю сигарету — «ещё пригодится… если вообще захочется».
Чтобы отвлечься, стал осматриваться. Взгляд упал на кошек. Целых четыре штуки. Сидели у подъезда, вытянув шеи и уставившись в то самое окно на четвёртом.
«Людка бы их всех уже в квартиру затащила», — усмехнулся Валерка. Он знал её. Сколько раз она приносила с улицы замёрзших или покалеченных котов — выхаживала, отпаивала молоком, отогревала. Любила зверей… пожалуй, даже сильнее, чем людей. И порой ему было обидно. Не за себя. За род человеческий. Хотя, спустя тридцать лет, он и сам понял — некоторых действительно любить не за что. Себя — в первую очередь.
Вспоминать, как он поступил с Людмилой, было больно. Сбежал от неё, когда она больше всего нуждалась. Узнал, что детей не будет — и слинял. Мечты о сыне, рыбалке, первом сентября… Казались важнее любви. Тогда он был уверен, что делает правильно. Что так лучше для обоих. А теперь… теперь понимал — просто струсил.
Закрыл глаза. Вдохнул. Открыл. Кошки всё сидели. Ждали. Как и он.
Нужно было решить — подниматься ли к ней. После стольких лет. После всего.
Вспомнил её СМС: «Прости за всё. Хотелось бы увидеть тебя в последний раз…» Ни слова о болезни. Только это.
Тут к нему подошла девчонка. Лет двадцати, не больше.
— Мужик, вы не подскажете, который час? Телефон сел.
— Без десяти пять, — буркнул Валерка.
— Вы случайно не Серёга? Я тут с парнем должна встретиться…
— Не-а. Валерка.
— Ага… А вы тоже кого-то ждёте?
Он усмехнулся, не отвечая. Девчонка постояла, покрутилась, ушла, оглядываясь.
Валерка поднялся. «Раз приехал — надо зайти». Медленно побрёл к подъезду. Поднялся. Нажал звонок.
Дверь открыла девушка. Совсем юная.
— Вы, наверное, Валерка? Проходите. Людмила Ивановна предупредила, что вы можете зайти.
— А ты кто?
— Катька. Соседка. Помогаю ей. Всё, я убегаю, если что — у неё мой номер.
Катька юркнула за дверь. А он… стоял на пороге. В этой квартире они с Людкой начинали жизнь. И здесь же всё развалилось. Был ли это дом или просто точка отсчёта — он не знал.
— Валер, ты там застрял? — раздался из комнаты голос Людки. — Заходи.
Он скинул ботинки, поправил волосы перед зеркалом. Вошёл.
— Привет, Людка, — голос дрогнул.
— Привет… Узнала тебя сразу. Больше-то ко мне никто не придёт.
— Совсем никого?
— Совсем. Садись. На табуретку у окна.
Она попыталась приподняться — и сразу застонала от боли.
— Помочь?
— Не надо… Хотя ладно… Помоги.
Он подошёл, почувствовал запах лекарств. Подхватил её.
— Спасибо, — Людка слабо улыбнулась. — Так лучше.
— Ты… ты что, серьёзно больна?
— Нет, Валерка. Я не больна. Я умираю. Просто… кончаюсь.
Он онемел. Она говорила спокойно. Будто обсуждала прогноз погоды.
— Ты ж не писала…
— Не писала. Просто… хотела увидеть. Хотела сказать… за эти тридцать лет не было дня, чтобы я о тебе не вспомнила.
Она торопилась, будто боялась не успеть. Он слушал, и внутри всё переворачивалось.
— Я хотела извиниться… За то, что не смогла родить тебе детей. Я знаю, ты мечтал… Но если бы можно было прожить жизнь снова — выбрала бы тебя. Опять.
Валерка с трудом сдерживал слёзы. Попытался улыбнуться — не вышло.
— Это мне надо извиняться… за всё.
— Нет, ты поступил, как считал нужным. Но знаешь… у меня так никого и не было. А тебя — не забыла. Никогда.
Он встал. Взял со столика медицинские бумажки. Читал, затаив дыхание: диагноз, метастазы, химия, бесполезность…
— Людка, но ведь можно сделать операцию… Есть же шансы…
— Мизерные. А жить… без тебя — не хочу.
И тут он понял. Понял, что всё это время она его любила. Понял, что сам — не разлюбил. А значит, не имеет права просто уйти.
Он вышел из квартиры. На улице кошки всё ждали. Смотрели на него вопросительно: «Ну и чё?»
Он собрал их всех. Четверых. И вернулся.
— Ты чего их притащил? — удивилась Людка.
— Лечить тебя будем, — он ухмыльнулся. — Слишком рано тебе кончаться.
Кошки мигом запрыгнули на кровать. Заурчали. А он… наклонился и поцеловал её. Так, как не целовал никогда.
И она заплакала. От счастья.
Лечение далось тяжело. Очень. Но врачи говорили: «Главное — желание жить. И любовь».
А это у Людки теперь было.
Она выкарабкалась. Ожила. Прожила ещё много лет — с Валеркой, с кошками, с настоящим счастьем.
И пусть это звучит как сказка — так и было.
Потому что настоящая любовь и кошки — они и правдой творят чудеса.
