Обретение себя в понедельник
В тот понедельник Даша проснулась раньше обычного. Не из-за будильника, не от шума — просто открыла глаза. Будто внутри выключился тот самый моторчик, что три года подряд поднимал её с кровати по расписанию. На часах — без пяти семь. За окном валил мокрый снег, серый, липкий, будто нарочно лез во все щели. Воздух в квартире был тяжёлым, чужим. И с самого утра что-то чувствовалось не так.
Она лежала и слушала, как поскрипывает батарея. Звук неровный, с подвыванием, точно кто-то царапается изнутри. Наверное, опять проблемы с отоплением. Или в комнате холодно. А может, и в ней самой — кто ж проверит, где на самом деле стужа поселилась.
На кухне всё стояло на своих местах: потрёпанная кружка с трещиной, холодильник в магнитах из городов, где она не была, чёрствая буханка на доске. Рука сама потянулась к шкафчику с кормом. Но кошки не было. Уже год. А рука всё помнила.
Даша работала в копицентре на окраине Казани. Шестой год. Там пахло бумагой, тонером, автоматным кофе и чьей-то вечной усталостью. Каждый день был как под копирку. Лица — одни и те же, разговоры — избитые, смысл — давно выцвел. Коллеги — как персонажи из старого сериала: Ваня с бесконечными байками про тёщу, Лена, которая даже в туалете с подругами по телефону разбирала свои романы, и дядя Миша, печатник, чья жизнь остановилась, когда скончался его пёс Рекс. А она сама — будто уже не человек, а винтик в механизме, где нет места ни чувствам, ни сбоям.
Она глянула в зеркало. Лицо без изюминки. Не старое, не измождённое. Просто… не её. И в голове пронеслось: «Зачем?» А следом — пустота. Потому что ответа не было. Давно.
На работу она не поехала. Просто не вышла. Сидела в автобусе и смотрела, как проплывает мимо её офис, словно декорация. А она — зритель, которому даже аплодировать лень. Доехала до того района, где когда-то, ещё в школе, с подружкой Алкой пила сок из пакета и целовалась с пацанами, чьи имена уже не вспомнить. Тогда всё было по-другому. Сладко. Легко.
Теперь на углу стоял киоск цвета мятной жвачки с меню, написанным от руки. Даша купила латте с корицей — впервые в жизни. Раньше её воротило от этого вкуса. Сделала глоток — язык обожгло, а внутри будто кто-то осторожно щёлкнул выключателем.
Она бродила по дворам, смотрела, как бабулька крошит хлеб голубям, будто раздаёт грехи. Как пацан валяется в снегу с хохотом. Как женщина в платке поправляет коляску. Всё это было похоже на спектакль, а она наконец вышла из роли и просто наблюдала. И в этом было что-то странное — не боль, не радость, а что-то тёплое, живое. Будто разрешили снова чувствовать.
К полудню Даша зашла в парикмахерскую. Без записи.
— Что делать будем? — спросила мастер.
— Стрижку. Короче. Чтобы мама ахнула.
— Будет вам эффект, — усмехнулась та и взяла ножницы.
Пряди падали на пол, как прошлое. Каждая — обида, злость, подавленный крик. Когда она вышла с новой стрижкой — короткой, дерзкой, — стало легче. Будто выгнали кого-то, кто слишком долго сидел внутри и мешал дышать.
Купила пирожок с капустой, съела прямо на улице. Зашла в книжный и взяла самую бесполезную книгу — «Философия буддизма для чайников». Просто чтобы доказать себе: может. Выбирать. Быть странной. Быть собой. Вдруг засмеялась. Искренне. Без причины. Слёзы брызнули, прохожие оглядывались, но ей было плевать. Потому что впервые за долгое время это была она — живая, настоящая.
Вечером вернулась домой. Мать стояла у окна в той самой кофте, в которой по воскресеньям варит щи.
— Где шаталась?
— Гуляла.
— Жива?
— Ага.
— Ну и ладно, — бросила мать и поставила кастрюлю на плиту.
Ели молча. Только ложки звенели. Свеча на подоконнике дрожала.
— Завтра уволюсь, — сказала Даша. — Пойду на курсы. Пока не знаю какие.
— Лишь бы не молчала, — ответила мать. — Молчание — как ржавчина. Разъедает всё.
Даша кивнула. Потому что в этот понедельник, в городе, заваленном мокрым снегом, она впервые за долгое время почувствовала себя — не удобной, не должной, не правильной. А просто собой. И этого было достаточно.
