В холодный вечер в городе Липецк, где тусклый свет фонарей дрожал в лужах на асфальте, Дмитрий сидел в своей квартире, сжимая телефон до хруста в пальцах. Голос жены, оставленный в записи, звучал у него в висках, как набат:
«Дима, сохрани это для наших детей. Скажи им, что я их люблю. Всегда любила и буду любить.
Мои родные, мои кровиночки…
Больше нет сил терпеть эту боль. Я словно в клетке — никто не видит, как разрывается моё сердце. Каждое утро начинается с камня на душе, а ночью он становится ещё тяжелее. Я ищу выход, но стены этой темницы лишь смыкаются.
Зачем я предаю тебя снова? Этот вопрос жжёт мне душу. Я листаю книги, молюсь в церкви, но пустота внутри только растёт.
Ты заслуживаешь счастья, Дима. Ты — лучший отец, идеальный муж. Но я больше не та Людмила, которую ты полюбил. Во мне только пепел.
Дочка, сынок — вы моё солнышко. Но даже ваши улыбки не могут растопить лёд в моей груди. Мне стыдно смотреть вам в глаза, словно я уже украла у вас что-то важное.
Иногда кажется, что если я исчезну, вам станет легче. Пусть папа найдёт добрую женщину, которая подарит вам настоящую семью. Но мысль никогда больше не обнять вас — хуже ножа под рёбра.
Где искать спасение? Врачи разводят руками, подруги не понимают… Простите меня. Прощайте».
—
Ещё вчера Дмитрий стоял у окна, наблюдая, как ночной Липецк засыпает под мерцание уличных фонарей. Внизу отражались огни, будто второй город висел в тёмной воде. Но в его квартире царила гробовая тишина, где каждый вздох отдавался эхом.
Он всегда строил жизнь по линейке: завод, дом, семья. Крепкие стены, надёжный фундамент. Три года назад он впервые узнал об измене Людмилы. Тогда он собрал волю в кулак и простил — ради маленького Ильи и крошечной Анюты. Жена клялась на иконе, что это больше не повторится. Он поверил. Не из-за глупости, а потому что без этой веры рухнул бы весь его мир.
Теперь боль вернулась, как старый шрам, внезапно раскрывшийся по швам. Выгнать её? Уйти самому? Как объяснить детям, почему мамы нет дома? Он видел, как развод калечит даже взрослых, что уж говорить о малышах, для которых родители — целая вселенная.
Дмитрий позвал Людмилу в уютную «Печурку» на окраине, где они когда-то отмечали годовщину свадьбы. Вдали от детского смеха и быта он надеялся услышать правду.
— Люда, хватит лгать, — он впился в неё взглядом. — Почему?
Она сжала салфетку в кулаке, будто пыталась выжать из неё ответ.
— Я задыхаюсь, Дима. Каждое утро просыпаюсь с ощущением, что играю чужую роль. Дети, борщи, бесконечная рутина — а где же я?
— Ты — мать моих детей! — его голос дрогнул. — Разве этого мало?
— Мне нужно понять, кто я без этого!
Они договорились попробовать снова. Возвращались домой, держась за руки, как в молодости. Дети спали, а они стояли над их кроватками, и Дмитрий впервые за долгое время почувствовал — ещё не всё потеряно.
—
Утром он нашёл квартиру пустой. На телефоне — новая запись. Он звонил раз за разом, но трубку никто не брал. Дмитрий стоял посреди комнаты, и тишина звенела в ушах громче пожарной сирены.
Как сказать Илье и Анюте? Как дышать с этой дырой в груди? Он не знал. Но знал одно: ради них он будет жить. Даже если теперь — навсегда без неё.
