Мы ждали этой встречи, будто целую вечность. Десять лет прошло с того самого последнего звонка в нашей деревенской школе под Рязанью, и вот — почти весь наш 11-Б снова здесь, в знакомом классе. Не хватало только Димы, который сейчас в очередной командировке в Сибири, и Наташки, которая дома с грудничком.
И тут дверь открылась — и вошла она.
Анна.
Та самая. Та, от чьей улыбки у половины класса перехватывало дыхание. Та, чей взгляд в школьных коридорах лишал дара речи. И вот она снова с нами. Только теперь с золотым кольцом на безымянном пальце и всё с той же мягкой улыбкой, которая, кажется, совсем не изменилась за эти годы.
— Саша, ты как будто вчера из школы вышел! — бросила она через стол.
Я хотел ответить что-то остроумное, но слова застряли в горле. Всё, как тогда. Только вот нам уже не семнадцать.
В одиннадцатом классе мы, пацаны, вели себя как последние дураки. Шесть здоровых дурней были по уши влюблены в одну девчонку. В Аньку. Умница, красавица, гордость школы. А главное — в ней был какой-то внутренний свет. Она со всеми дружила, никого не дразнила, никому не давала надежд. И от этого сводила с ума ещё сильнее.
— Чего вы за ней как псы за сосиской бегаете? — зло шипела Лера Борзова, девчонка с соседней парты.
— А тебе что, завидно? — огрызался Вова.
Я тогда не заметил, как её пальцы впились в ладони. Не понял, что глаза блестят не от злости — от слёз.
Аня же всё чаще оставалась после уроков с Сеней Голубевым. Тихий, скромный, незаметный. Тот, про кого обычно говорят «ни рыба ни мясо». Но он носил ей сумку. Ходил с ней в читалку. И слушал.
— Что она в нём нашла? — кипел я. — Ну тряпка же!
— Зато у него терпения на всех нас хватит, — усмехался Вова.
Девчонки нашей Ане завидовали лютой завистью. Особенно Лерка. Мы этого не видели — были ослеплены. А потом случилось то, что развалило наш класс навсегда.
Был обычный учебный день. До большой перемены. Аня вошла в класс, села за парту — и тут же вскочила с криком. Вся её спина и платье были залиты густым вишнёвым киселём. Его как раз давали в столовой. Пятно выглядело отвратительно. Аня, пунцовая от стыда, выбежала из класса. А мы — начали орать друг на друга. Обвинения летели, как камни: «Это ты из-за ревности!», «Ты нарочно!», «Да это точно Борзова!» И я был уверен — это Лера. Просто не мог простить.
После этого наш «дружный» класс рассыпался. Обиды копились, подозрения разъедали изнутри. На выпускной мы не поехали. Ни одного общего фото. Только аттестаты — и по домам. Классная рыдала в учительской. Мы молчали.
А сегодня…
Сегодня Аня сидит напротив. Та же улыбка, только мудрее, спокойнее. Оказалось, это она всех разыскала — через соцсети. Создала чат. Собрала наш разбросанный класс сначала в сети, а потом — здесь. И мы вдруг вспомнили, что когда-то были близки. Что мы — часть чего-то большего. Мы снова сидели в том самом классе и смеялись. Как будто время повернуло вспять.
Потом Аня позвала кого-то из коридора. И в класс вошёл высокий парень. Лицо — знакомое до боли. Это был её младший брат — Алёша, которого мы помнили тощим сопливым подростком.
— Ну, говори! Ты же обещал! — подтолкнула его Аня.
Алёша замялся. А потом выдавил:
— Это я тогда кисель разлил. Аня заставила меня дважды переписать сочинение, вот я и… ну… отомстил.
Повисла тишина. Мы лишились выпускного — из-за пацанёнка и пары ложек киселя. Хотелось и смеяться, и плакать.
Позже все делились новостями: у кого сколько детей, кто чем занимается. Я молчал. Мне было нечем похвастаться. А потом Аня вдруг встала и обняла за плечи Сеню. Того самого. Тихоню. Невидимку.
— Мы женаты уже пять лет, — сказала она просто, будто о погоде.
Я стиснул зубы. Не от злости. От боли. Потому что даже спустя годы не смог отпустить ту самую школьную мечту.
Позже, когда шум утих, я подошёл к Сене:
— Как у тебя получилось?
Он улыбнулся.
— Помнишь, она ногу сломала после школы? На лыжах каталась.
Я кивнул. ОтличнА потом он просто сказал: “Любовь — это не в словах, а в делах,” — и мне вдруг стало стыдно за все эти годы, потраченные впустую.
