Дело было в суровую зиму, когда мороз сковал улицы и души. В продуктовом магазине, у полок с хлебом, Валерий Петрович заметил мальчишку. Тот стоял без движения, будто ждал не буханку, а чудо, которое давно перестало являться. Худой, в потертой курточке с оторванным карманом, в стоптанных валенках, с покрасневшими от холода щеками. Шапка съехала набок, варежки — как старые тряпичные зайцы, растянутые и бесформенные.
Но глаза… В них не было детского испуга или мольбы. Только спокойствие, выстраданное, вымеренное. Взгляд человека, который знает: надеяться не на что.
Валерий Петрович уже прошел мимо, взял свой привычный “бородинский”, но обернулся. Мальчик все стоял, будто врос в пол. Как будто верил: если просто не уходить — мир сжалится.
Этот взгляд был до боли знаком. Лет двадцать назад, в детдоме под Вологдой, Валерий видел такого же мальчишку. Тот тоже не просил — просто смотрел. Без слов: “Удели мне минуту”.
У кассы Валерий снова его встретил. Мальчик держал две карамельки. Кассирша буркнула что-то про сдачу. Он молча вернул одну конфету, отсчитал мелочь. Движения точные, будто всю жизнь учился отмерять ровно столько, сколько можешь себе позволить.
— Слушай, — Валерий приглушил голос, — давай куплю тебе что-нибудь. Хлеб, молоко, колбасу. Не бойся, просто так. Можно?
Мальчик посмотрел на него — прямо, без страха, но с настороженностью старика.
— Зачем? — спросил он просто.
Не вызов, не подозрение. Просто вопрос.
— Потому что могу. Потому что ты заслуживаешь большего, чем карамелька.
— Просто так ничего не бывает, — ответил мальчик. — Вы чей-то отец?
— Был. Дочь живет в Питере с матерью. Пишу ей. На день рождения перевожу деньги. Но это… мало.
Мальчик кивнул, будто уже знал этот ответ.
— Ладно. Купите мне горячей картошки. И одну сосиску. Без горчицы. Она… как будто для взрослых.
На улице ветер свистел, продувая автобусную остановку насквозь. Валерий протянул пакет, не делая из этого жеста ничего особенного.
— Где живешь?
— Недалеко. Но домой не пойду. Мама спит. Может, и завтра проспит. Лучше тут. На скамейке. Тут тихо.
Они сели. Валерий смотрел, как мальчик ест — медленно, с достоинством, будто на важном приеме. Держал сосиску аккуратно, откусывал понемногу. В нем было больше терпения, чем в иных седовласых мужиках.
— Меня зовут Артем. А вас?
— Валерий Петрович.
— А вы… можете немного побыть отцом? Не по-настоящему. Просто посидеть рядом. Чтобы казалось, что все как у людей.
Горло сжалось. Валерий кивнул.
— Могу.
— Тогда скажите, что без шапки нельзя. Что сопли до колен. И спросите про школу.
— Артем, где шапка? Мороз, а ты как на курорте. Сопли уже в сугроб превращаются. Как успехи в школе?
— Тройка по математике. Но поведение — отличное. Помог бабке с сумкой. Правда, сначала уронил, но потом собрал. Она сказала: “Главное — стараться.”
— Верно. Но шапку одевай. Себя беречь надо. Ты у себя один.
Артем усмехнулся. Доел, вытер руки. Как деловой человек после переговоров.
— Спасибо. Остальные или жалеют, или учат. А вы просто… были. Это лучше.
— Если завтра буду тут — придешь?
— Не знаю. Может, мама проснется. А может, и нет. Но если приду — вы здесь?
— Буду.
Он встал. Не попрощался, только сказал “до свидания” и ушел. Легкой походкой, но с тишиной внутри — будто знал: за ним никто не кинется вдогонку.
Валерий Петрович остался сидеть. Потом встал, выбросил стакан. Долго смотрел в ту сторону, куда скрылся Артем. На душе было тяжело. Хотелось догнать. Но он знал — нельзя рушить стены, которые ребенок построил, чтобы выжить.
На следующий день он пришел снова. И еще. Сидел на скамейке, делал вид, что читает газету. Иногда Артем не появлялся. Эти дни были пустыми. Но когда мальчик приходил — в той же куртке, с тем же взглядом — в груди что-то теплело.
Однажды Артем принес два стаканчика чая. Один протянул Валерию:
— Сегодня вы были отцом. А теперь я побуду сыном. Разрешите?
Валерий ничего не ответил. Просто взял чай. И улыбнулся. Без слов. Потому что иногда достаточно просто быть рядом. Без условий. Без обещаний. Просто быть.
