**6 мая.**
Сегодня особенно остро вспоминаю тот период, когда мы с Андреем оказались в тупике и вынуждены были перебраться к его отцу в захолустный городок под Тверью. Тогда я думала — ненадолго, но уже спустя пару месяцев поняла: под одной крышей с этим человеком мне не выстоять и года. Я словно попала в кабалу к жестокому хозяину, и теперь, даже если придется голодать, назад я не вернусь. Его обращение со мной убило последнюю надежду на мир.
Родители мужа развелись давно. Его растил отец, Виктор Сергеевич, а мать быстро нашла себе нового мужа и почти исчезла из их жизни. Может, поэтому свекор презирал женщин. Когда мы познакомились, он показался мне просто угрюмым стариком — ворчливым, но не страшным. Я пыталась сблизиться с ним из уважения к тому, что он один поднял Андрея. Напрасно.
Своей квартиры у нас не было. Мы снимали угол в Твери, копили, но я забеременела, и все рухнуло. Денег катастрофически не хватало, а роды приближались. Сжав зубы, мы переехали к Виктору Сергеевичу. Уже через несколько дней я поняла, что совершила ошибку, будто внутренний голос шептал: «Ты в аду».
Я и представить не могла, сколько дел может свалить на плечи одна женщина. Готовка, стирка, уборка — всё легло на меня, будто я не беременная, а крепостная. На девятом месяце еле передвигалась: живот тянул, спина гудела, но отдыхать запрещалось. Я ещё и на работу ходила, стараясь хоть немного заработать перед декретом, а дома ждал нескончаемый список прихотей свекра.
— Чего развалилась, как помещица? — орал он, если я осмеливалась присесть. — Беременность — не хвороба! Никто за тебя полы мыть не станет!
Стиснув зубы, я снова брала швабру, вытирала пыль с антресолей, отдраивала плиту, которую, кажется, не чистили со времён СССР. Он не знал пощады. Придирался к каждой крошке, выдумывал новые задания, пока у меня не темнело в глазах. И делал это лишь тогда, когда Андрея не было дома. Я старалась задержаться на прогулке, но это не помогало.
— Я с работы пришёл, а ужина нет?! — гремел его голос, если суп не дымился на плите. — Весь день бездельничала, а теперь и есть нечего!
Его слова резали, как нож. Он унижал меня при любом поводе, а я молчала, не желая нагружать мужа. Андрей и так пахал на двух работах. Я надеялась, что свекор смягчится, но его требования росли, как сугробы в феврале. То щи пересолены, то чашка с разводами, то я «неряшливо» заправила постель. Порой его претензии доводили до абсурда: например, он заставлял меня гладить даже его носки.
— Ты чё, барин, что ли, чтоб я за тобой утюгом бегала? — кричала я мысленно, но вслух молчала.
Жизнь с Виктором Сергеевичем открыла мне глаза: теперь я понимала, почему его жена сбежала, едва родив Андрея. Вынести такого — выше человеческих сил. Я даже начала восхищаться той женщиной. Но однажды чаша переполнилась.
Я стояла на кухне, оттирала пригоревшую сковороду, когда он ворвался с очередной тирадой о том, как я «всё делаю кое-как». Его голос, пропитанный ненавистью, стал последней каплей. Со звоном швырнув сковороду в раковину, я молча пошла собирать вещи. Лучше есть черствый хлеб, чем позволить этому тирану растоптать моё достоинство.
— Вали отсюда! — орал он мне вслед, осыпая матом.
В этот момент вернулся Андрей. Увидев мои дрожащие руки, он едва сдержал кулаки. Мы ушли в тот же вечер, сняв каморку в старом доме. С тех пор он не общается с отцом. Виктор Сергеевич слал гневные смски, обвиняя сына в предательстве: «Променял родню на какую-то стервушку!» После этого Андрей разорвал с ним все связи.
До сих пор не понимаю, как у такого человека вырос чуткий и добрый сын. Может, свекор ожесточился от одиночества, но разбираться не хочу. Мы больше не пересекаемся, и пусть так будет всегда.
