Я собрала гостинцы и ушла, чтобы никогда не возвращаться.
Я была старшей в большой семье из забытого богом села под Красноярском. С малых лет на мне держались все заботы о братьях и сёстрах — кормила, лечила, провожала в школу, укладывала спать. Родители даже не спрашивали, готова ли я к этому. «Так надо!» — и ни слова больше.
Друзей у меня не было. Когда другие дети играли во дворе, я носилась по дому с ведром и тряпкой, а в ответ слышала лишь насмешки: «Ах ты, наша Золушка!» Слова ранили, но слезы были роскошью. Отец, увидя мокрое лицо, тут же хватался за ремень. «Выбью дурь!» — орал он, и каждый удар оставлял синяки не только на коже, но и в сердце.
Детства у меня не случилось. После школы родители решили, что я должна выучиться на швею — чтобы штопать их вечно рваные рубахи. Меня отправили в ПТУ, даже бровью не повели, спрошу ли я чего. Я молча склонила голову, как делала всегда.
Через три года я устроилась в ателье. Отец требовал, чтоб я тащила домой ткани, но я отказалась. Мать тут же взвилась: «Сама в шелках ходишь, а родня в лохмотьях!» Первую зарплату у меня вырвали из рук. Вторую я спрятала, собрала узел и сбежала. Купила билет на первую электричку — лишь бы подальше. Лишь бы не видеть этих стен.
Было невыносимо трудно. Мыла полы в поликлиниках, разгружала ящики на рынке, пока не устроилась уборщицей в кафе. Лишь годы спустя мне доверили стоять у плиты. Я копила каждую копейку, даже когда зарплата позволила дышать свободнее. Мечта о своей комнате, где никто не орет и не бьёт, грела меня холодными ночами. Жила я у старушки Татьяны Петровны — она брала за угол гроши, а я помогала ей с огородом. По вечерам она ставила передо мной чашку чая с липой и тёплые ватрушки. В те минуты я впервые понимала, что такое домашний уют.
Потом встретила Дмитрия. Мы расписались без пышной свадьбы — деньги были нужны на жильё. Переехали к его матери, родили сначала дочь, потом сына. Казалось, жизнь налаживается, но прошлое не отпускало. Родители являлись во сне — их злые лица, кулаки, крики. Я рассказала Диме, и мы поехали к ним. Накупила полные пакеты — пряники, чай, колбасу, детское платье для сестры. Сердце колотилось: а вдруг всё изменилось?
Но едва я переступила порог, меня окатили волной ненависти. Отец заорал, мать назвала предательницей, а младший брат, уже под хмельком, засмеялся мне в лицо. Никто не взглянул на детей, никто не спросил, как я жила. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что мой сын заплакал. Я стояла, сжимая пакеты, пока гнев не вытеснил боль. Ну уж нет. Я развернулась, забрала все подарки и ушла.
Навсегда. Пусть хоть в гробу меня увидят.
