Леонид нервно шагал по кухне, будто медведь в берлоге. Его руки суетились: то поправит вилку, то переставит сахарницу, будто в этих мелочах искал спасение от тоски, которую сам же ненавидел. В голове стучало: «Надо сказать. Всё кончено. Хватит».
Анфиса, конечно, заплачет. Будет молить остаться. Начнёт говорить, что устала, но старается. Обещает исправить всё. Но он-то знал правду: конец. Они давно не пара. Просто соседи, скованные ипотекой и общим холодильником. Ни любви, ни злости. Пустота.
Заскрипел замок. Он напрягся, будто перед прыжком в ледяную реку.
Анфиса вошла, опустилась на табурет. Первым делом — скинула туфли. Эти проклятые новые туфли. День выдался адский — работа в магазине одежды превращала её в бесконечный конвейер: подать, примерить, улыбнуться. Весна будила в людях жажду обновления: кто искал любовь, кто — новую кофточку.
— Привет. Устала? — осторожно спросил он.
— Как загнанная лошадь. Не присела ни разу, — выдохнула она, не глядя.
— Ясно. Ужин скоро?
Она кивнула и направилась к плите. Скоро зашипел чайник, зашкварчала картошка, кухня наполнилась запахами, в которых Леонид всё ещё тщетно искал утешение.
Стоя в дверях, он собрался с духом. Глубоко вдохнул.
— Анфис… — начал он, — надо поговорить.
Жена повернулась, не выпуская из рук нож. Без испуга, без волнения.
— Давай разойдёмся, — выпалил он. — Я больше не могу. Мы чужие. Ты убила во мне всё творческое. Я артист, а ты — счётчица. Требуешь деньги, не даёшь расти, подрезаешь крылья. Хватит.
Фраза вышла неожиданной, но, как ему казалось, звучала красиво. Почти как монолог с экрана.
Анфиса продолжила резать лук, потом вдруг швырнула нож в раковину, сняла фартук, выключила плиту.
— Ну и ладно! — равнодушно бросила она. — Всё, Леонид. К чёрту этот быт.
Он опешил. Где слёзы? Где крики?
Пока он приходил в себя, она налила себе кофе, достала бутерброды, села за стол.
— Анфиса… ты в шоке. Я понимаю. Но ты ведь тоже чувствовала? Готовишь без души. Всё на автомате…
— Точно. Без души, — повторила она и отхлебнула кофе.
Разговор не клеился. Он терял нить.
— Надо решить, что с квартирой, — неуверенно начал он.
— А я думала, ты так задыхаешься в быту, что бросишь всё и уйдёшь. Ан нет — ипотеку вспомнил, — усмехнулась она. — Ладно. Оставь квартиру мне. Но верни половину уплаченного. Я к отцу перееду. Он один, старый уже.
— Какая же ты расчётливая, — вздохнул Леонид. Он мечтал о славе, ходил на пробы, подрабатывая сторожем. Все деньги отдавал ей, не вникая в детали. А теперь — счета, проценты, бумаги.
Хотел свободы. Получил отчёт.
— Анфиса, забирай всё. Отдашь, когда сможешь. Я не зверь, — пафосно добавил он, словно дарил не квартиру, а усадьбу в Подмосковье.
— Спасибо. Кстати, у тебя кто-то есть? — спросила она без интереса.
— Это неважно, — многозначительно пробормотал он. Пусть думает, что он востребован.
Он ушёл с ощущением победы. Свобода! Творчество без кастрюль и упрёков.
Прошло полгода.
Леонид топтался у знакомой двери. Всё пошло наперекосяк. Жизнь с матерью стала кошмаром. Она пилила за развод, за проваленные пробы, выгоняла, если он приводил девушку. Даже та официантка сбежала, не выдержав её язвительных замечаний.
Мать оказалась хуже жены. Намного хуже.
А потом — требование съехать. Он догадывался: у неё кто-то появился. Последний разговор был жутким. Она назвала его неудачником и велела найти работу, а не мечтать о кино.
И тут позвонила Анфиса. Предложила закрыть вопрос с квартирой и оформить развод. И вот он здесь.
Он подготовился: отрепетировал покаянный взгляд, дрожь в голосе.
Нажал звонок.
— Заходи, — открыла Анфиса. Она выглядела… прекрасно. Или ему просто не хватало её.
Он вошёл на кухню, как хозяин. И застыл.
У плиты стоял мужик в трениках и жарил котлеты. На столе — пачка купюр.
— Ты кто? — прохрипел Леонид.
— Сергей, — бросил тот, даже не обернувшись.
— Анфис… можно поговорить? — сдавленно выдавил Леонид.
В комнате он зашипел:
— Это кто? Что он тут делает?
— Ужин готовит, — спокойно ответила она.
— А я?
— А ты ушёл.
Тишина. Густая, как смола.
— А если я… вернусь?
— Куда? Место занято. Сергею не мешает моя «приземлённость». Ему нужны семья, дети, дача. Мы поженимся, как только разведут нас.
— А ты?
— И я.
— А я?.. — взвыл он. — Чем он лучше?
— Тем, что ты кормил меня обещаниями. А он — ужином.
Конец.
