Аж до слёз… МАМА
Моей маме — семьдесят три. Невысокая, сгорбленная, руки вечно в работе, а во взгляде — усталость, но и такое родное тепло. Подаёт мне пакет и виновато улыбается:
— Вот, Анечка, груши. Неровные, знаю, но свои, с дачи. Без всякой химии. Ты же их любишь? Возьми, пожалуйста.
Я беру. Конечно, беру. И ряженку тоже забираю, ведь мама всегда «случайно забывает» одну баночку, если знает, что я заскочу.
— Ты же не сразу уезжаешь? Хоть пару раз поужинаешь с нами… — добавляет она тихо, почти умоляюще.
Сажусь в машину, завожу мотор. Опять куда-то несусь. Опять убегаю. Работа, встречи, дела, города, разница во времени, вечная спешка… Всё важно, всё горит. Заезжаю к маме только тогда, когда все дела переделаны — между кофе с подружками и маникюром, между совещанием и командировкой.
Не с пустыми руками, конечно. Везу ей сёмгу, сыр, конфеты. Спрашиваю, как у них с отцом дела. Слушаю вполуха, перебиваю, иногда даже ёрничаю — ну что там может быть интересного в их-то возрасте? Живу будто в параллельном мире.
Мама обязательно скажет, что я «вечно без шапки», что горло надо беречь, что кашель из-за «распахнутой куртки», и что я слишком много работаю. Повторит, что жизнь — да, непростая, что она всё понимает, и ничего, что я редко бываю.
А живём-то мы всего в сорока километрах друг от друга.
Звоню ей почти каждый день. Она рассказывает неторопливо, обстоятельно:
— На рынке помидоры снова подорожали. У твоей сестры в деревне совсем тяжко, одна с хозяйством управляется. Петрушку после дождя заново нарезать надо. А наш котейка, Тишка, глаз себе разбил, чёрт знает где шлялся…
Я слушаю. Иногда — просто из вежливости.
Мне кажется, что в её жизни ничего важного не происходит.
Раздражаюсь, когда она жалуется на сердце, но к врачу идти отказывается. А я-то чем могу помочь? Я ведь не доктор! Говорю ей: «Мама, ну сходи, пожалуйста! Я же не знаю, что тебе принимать!»
А она вдруг совсем другим тоном, тихо:
— А кому мне ещё пожаловаться, доченька, если не тебе?..
И у меня буквально немеют пальцы, сжимающие телефон.
Потому что это правда. Потому что я — её родной человек. Единственный по-настоящему близкий.
И вот я, забыв про все дела, несусь к ней. Без звонка. Без плана. Просто потому что надо.
А она — будто ждала. Уже на пороге с полотенцем. Уже жарит рыбу. Отец режет арбуз, достаёт бутылку домашнего вина:
— Молодое, только недавно отстоялось, — хвастается он.
От вина отказываюсь — за рулём. Он кивает, наливает себе. Смеёмся. Громко, от души.
Мне зябко. Накидываю мамину тёплую кофту. Она тут же бросается включать духовку:
— Сейчас нагреем кухню, чтоб не мёрзла.
И я снова та маленькая девочка. Та, у которой всё хорошо. Которую любят. Которую кормят ужином. Ради которой греют воздух в комнате.
Всё вкусно. Всё тепло. Всё — по-настоящему.
Мама, родная…
Ты только живи.
Долго. Очень долго.
Потому что я не знаю, как жить, не слыша твой голос в трубке.
Потому что я не представляю мир без твоей кухни, где ты всегда стараешься сделать мне уютно.
Потому что, что бы ни случилось, у меня должна быть опора. И этой опорой всегда была ты.
Мама.
Просто будь…
