Всю свою жизнь я вспоминала, как наши дни с мамой тянулись по одному и тому же кругу. На рассвете она выходила на работу — подметала улицы нашего района в Перми. К полудню возвращалась с пластиковой бутылкой водки в руках. К вечеру, часов в восемь, уже спала — уставшая, выпившая, тихо похрапывая за закрытой дверью своей комнаты.
Хорошо, что у нас были разные комнаты. Хоть так я могла готовить уроки в тишине.
Иногда мама не пила. Тогда мы вместе убирались, пекли блины с повидлом, смеялись. Я обожала эти дни. Мне казалось, что если я буду стараться, вести себя хорошо, таких моментов станет больше. Но наступало утро — и снова бутылка, молчание, пустые глаза.
Когда мне было три года, всё было иначе. Мама тогда работала в магазине, а папа водителем на междугороднем автобусе. Помню жаркое лето: мы шли по парку, солнце палило так, что асфальт плавился под ногами, а папа купил нам эскимо. Его вафельный стаканчик вдруг упал — и тут же громадный пёс слизал его с тротуара. Мы смеялись до слёз. А мама поделилась с ним своим.
Потом всё оборвалось. К нам в дом пришёл чужой человек и принёс весть: папа погиб в аварии. Автобусу отказали тормоза, и он, спасая пассажиров, свернул в кювет, приняв удар на себя.
После этого мама сломалась. Стала пить. Потеряла работу. Устроилась дворником. Жизнь превратилась в борьбу за выживание.
Когда мне исполнилось четырнадцать, появился он — дядя Витя. Высокий, трезвый. Я не понимала, что он нашёл в маме — хоть она ещё и выглядела хорошо, статная, лицо не совсем измятое водкой. Позже выяснилось: ему просто негде было жить.
Но он подействовал на маму, как живая вода — она почти перестала пить, готовила, улыбалась. Он не был ласковым, но хотя бы не буянил и не бил нас. Уже хорошо.
Через полгода мама сказала, что ждёт ребёнка. И почему-то решать, оставлять его или нет, оставила мне. Я обрадовалась. Надеялась, что малыш вернёт её к жизни. Мечтала, как буду гулять с коляской, как у меня появится сестрёнка. Почему-то была уверена — будет девочка.
Мама слушала меня со светящимися глазами. А дядя Витя вроде обрадовался. Сказал, что «всегда мечтал о ребёнке».
Но через пару недель он начал меняться. Стал угрюмым, молчаливым. Денег на еду оставлял всё меньше, домой приходил поздно. Мама витала в мечтах и не замечала. А мне было страшно.
Настал вечер, когда маму увезли в роддом. Прошло два часа, и дядя Витя позвонил туда.
— Алё, скажите, Семёнова уже родила? Мальчик? Ладно. Что? — вдруг голос его оборвался, лицо перекосилось. Он бросил телефон.
— Что с мамой? — я схватила его за руку. — Говори!
Он посмотрел на меня с холодным равнодушием и выдохнул:
— Таня родила урода. Мальчик неполноценный. Мне такое не нужно. Я тут задержался. У меня давно другая женщина — не голь перекатная, а нормальная, с квартирой, с деньгами. Без «бракованных» детей. Передай мамаше, чтоб на меня не надеялась.
Он встал и стал собирать вещи. А я смотрела, как рушится наша жизнь.
— Ты… ты сволочь! — вырвалось у меня. — Это твой ребёнок! Что мы теперь будем делать?!
Он усмехнулся. Глянул на меня мерзко:
— А ты красивая, когда злишься. Только маленькая ещё…
Я отпрянула и, дрожа, захлопнула дверь. Через час хлопнула входная. Он ушёл.
Это была самая тёмная ночь в моей жизни. Я рыдала, представляя, как мама узнаёт о его предательстве. Винила себя — это я уговорила её оставить ребёнка.
Прошли годы. Девять долгих лет. Я выросла, вышла замуж. Моя двухлетняя Алёнка играла в комнате. А Дашенька — та самая сестрёнка — стала умной, весёлой девочкой. Мы жили в тепле и любви.
В то воскресное утро в дверь постучали. Алёнка и Даша бросились открывать. Я хотела крикнуть: «Спросите, кто там!» — но не успела.
На пороге стоял немытый, сгорбленный мужик в рваной куртке.
— Таня дома? — прохрипел он.
Я всмотрелась — едва узнала. Дядя Витя. Только теперь — старый, обтрёпанный, никому не нужный.
— Я подумал… Всё же сын. Надо вернуться. Отец ведь… Где Таня? Опять пьёт?
Я смотрела на него с ледяным спокойствием.
— Таня здесь не живёт. И сына у вас нет. В роддоме ошиблись — назвали чужую фамилию, Семёнову. А мама родила девочку. Здоровую. Красивую. Вот, кстати, Дашенька, — я кивнула на сестру. — Ну что, Даша, тебе такой «папа» нужен?
Даша передёрнула плечами, будто от холодного ветра, и ровно ответила:
— У меня есть папа. Папа Саша. Самый лучший.
Она взяла Алёнку за руку и ушла в комнату.
— Слышали? — тихо сказала я. — Думали, ваше бегство нас сломает? А вышло наоборот. Мама не спилась. Она заботилась о Даше, расцвела. Потом встретила Сашу — хорошего человека. Они живут рядом. И да, он стал нам настоящим отцом.
— Олень, кто там? — донёсся голос из кухни.
— Да так, никто, — крикнула я в ответ.
И в тот миг, закрывая дверь перед этим человеком, я вдруг почувствовала — сталоИ в тот миг, закрывая дверь перед этим человеком, я вдруг почувствовала — стало легче, будто тяжёлый камень, что девять лет давил на сердце, наконец-то скатился вниз.
