«Отверженный» отец
С детства наша жизнь с мамой была чередой повторяющихся дней. Рано утром она уходила на работу — подметала улицы нашего района в Калуге. К обеду возвращалась с бутылкой дешёвой водки в сумке. К восьми вечера уже спала — пьяная, уставшая, тихо похрапывая за закрытой дверью своей комнаты.
Хорошо хоть комнаты у нас были раздельные. Я могла хоть как-то делать уроки в тишине.
Бывало, мама не пила. Тогда мы вместе убирались, пекли блины, смеялись до слёз. Я цеплялась за эти мгновения, словно за спасение. Мне казалось — если я буду послушной, старательной, мама захочет, чтобы таких дней было больше. Но наступало утро — и всё начиналось снова: всё та же водка, пустые глаза, гробовая тишина.
А когда мне было три, всё было иначе. Мама работала продавщицей в магазине, а папа — водителем на междугороднем автобусе. Одно из моих самых ярких воспоминаний — жаркий летний день, когда мы гуляли в парке. Асфальт плавился под ногами, а папа купил нам эскимо. Его порция упала на землю — и тут же была схвачена большой лохматой дворнягой. Мы смеялись так, что животы сводило. Мама тогда отломила ему кусочек от своего.
А потом всё рухнуло. В дверь постучали, и незнакомец сообщил: папа погиб в аварии. У автобуса отказали тормоза, и он, чтобы спасти людей, направил машину в овраг, подставив себя под удар.
После этого мама сломалась. Запила. Потеряла работу. Устроилась дворником. Жизнь превратилась в борьбу за выживание.
Когда мне исполнилось четырнадцать, в нашем доме появился он — дядя Вадим. Высокий, подтянутый, трезвый. Я не понимала, что он нашёл в маме — хотя она ещё держалась, не потеряла форму, лицо не было измождённым. Потом выяснилось: ему просто негде было жить.
Но его присутствие подействовало на маму, как живая вода — она почти перестала пить, начала готовить, улыбаться. Ласки от него не было, но хоть не бухал и не поднимал руку. На том спасибо.
Через полгода мама объявила, что беременна. И почему-то решение — оставлять ребёнка или нет — переложила на меня. Я радовалась, как дурочка. Надеялась, что малыш окончательно вернёт её к жизни. Мечтала, как буду качать коляску, как у меня появится младшая сестрёнка. Я почему-то была уверена — будет девочка.
Мама слушала меня с блеском в глазах. А дядя Вадим вроде бы тоже обрадовался. Сказал, что «всю жизнь мечтал о ребёнке».
Но через пару недель он изменился. Стал хмурым, замкнутым. Денег на еду оставлял всё меньше, домой приходил поздно. Мама витала в облаках и ничего не замечала. А мне было страшно.
Наступил вечер, когда маму увезли в роддом. Прошло два часа, и дядя Вадим начал звонить в больницу.
— Алло, скажите, Козлова уже родила? Мальчик? Понятно. Что вы сказали? — его голос вдруг оборвался, лицо исказилось. Он бросил телефон. Сел, уставившись в стену.
— Что с мамой?! — я вцепилась в его рукав. — Отвечай!
Он посмотрел на меня с каким-то омерзительным равнодушием и бросил:
— Люда родила урода. Недоразвитый мальчишка. Мне такое не нужно. Я и так здесь задержался. У меня давно другая — не нищая пьянь, а нормальная женщина, с квартирой, с деньгами. Без «дефектного» потомства. Передай своей мамаше, чтоб на меня не рассчитывала.
Он встал и начал спокойно собирать вещи. А я стояла, чувствуя, как рушится всё вокруг.
— Ты… ты тварь! — вырвалось у меня. — Это же твой ребёнок! Как мы теперь будем?! Ты не можешь нас просто бросить!
Он усмехнулся. Глянул на меня с похабной ухмылкой:
— А ты огонь, когда злишься. Жаль, мелкая ещё…
Я отпрянула и, дрожа, захлопнула дверь в комнату. Через час хлопнула входная. Он ушёл.
Это была самая тёмная ночь в моей жизни. Я рыдала в подушку, представляя, как мама узнаёт о предательстве. Винила себя — это я уговорила её оставить ребёнка.
Прошли годы. Девять долгих лет. Я выросла, вышла замуж. Моя двухлетняя дочка Лиза резвилась в зале. А Дашенька — та самая сестрёнка — подросла, стала умной, солнечной девочкой. Мы жили в любви и гармонии.
В то воскресное утро в дверь позвонили. Лиза и Даша наперегонки бросились открывать. Я хотела крикнуть: «Спросите, кто там!» — но не успела.
На пороге стоял небритый, сгорбленный мужчина в потрёпанной куртке.
— Люда дома? — прохрипел он.
Я всмотрелась — и едва узнала дядю Вадима. Теперь он выглядел как старый, опустившийся алкоголик.
— Я подумал… Всё-таки мой сын. Я… решил вернуться. В конце концов, я же отец… Где Люда? Опять бухает?
Я смотрела на него ледяным взглядом.
— Люды здесь нет. И сына у тебя тоже нет. Тогда в роддоме тебе по ошибке сказали про другую — Козлову. А мама родила девочку. Здоровую. Прекрасную. Вот, кстати, Даша, — я кивнула на сестру. — Ну что, Дашенька, тебе такой «папа» нужен?
Даша сморщилась, будто от отвращения, и спокойно ответила:
— У меня уже есть папа. Папа Серёжа. Самый лучший и самый родной.
Она взяла Лизу за руку и ушла в комнату.
— Слышал? — тихо сказала я. — Ты думал, твоё бегство нас сломает? А вышло наоборот. Мама не запила. Она заботилась о Даше, расцвела. А потом встретила Серёжу — хорошего человека. Они живут рядом. И да, он стал нам настоящим отцом.
— Катюш, кто там? — донёсся голос из кухни.
— Никто, любимый. Просто… никто, — крикнула я в ответ.
И в тот момент, выталкивая этого человека за порог, я вдруг почувствовала — стало легче. Стало светлее. Девять лет я всё ещё ждала, что он появится. А теперь — поставила точку. И больше никакой тени в нашем доме не будет.
