Помятый листок лежал в ящике её стола — рядом с заявлением на увольнение. В груди защемило: будто эта бумажка ждала именно меня.
Я взял её, и перед глазами всплыло детство. Как мы с пацанами в Нижнем Новгороде играли в разведчиков, писали невидимые письма молоком, а потом читали их, поджаривая на плите. Мы с Таней как-то вспоминали об этом за чаем, болтая о ерунде…
Я не выдержал до конца дня. Примчался домой как угорелый. Сердце колотилось — не от страха, а от предчувствия. Включил конфорку, поднёс листок к огню, и… буквы проступили. Как тогда, в детстве. Только теперь это была горькая правда.
«Если ты читаешь это, значит, я не ошиблась. Ты вспомнил и догадался. Всё могло быть иначе. Но когда ты унижал меня, ты убил во мне всё, что я к тебе испытывала. Может, тебе просто нравилось издеваться? Может, это всё, на что ты способен.
Кто-то сломал тебя — и теперь ты ломаешь тех, кто не может ответить. Думаешь, я не могла дать сдачи? Могла. Но тогда перестала бы быть собой.
Можно выиграть бой, но проиграть войну. Не ищи меня. Прощай. — Т.»
Я сидел, сжимая письмо, и не мог пошевелиться. Почему? Почему я её так бешено, до ненависти, до боли… любил?
Она появилась в офисе внезапно. Вошла — и будто солнце ворвалось в комнату. Обычный кабинет на четвёртом этаже старого бизнес-центра в Екатеринбурге вдруг наполнился запахом дождя, светом и тишиной.
Она не была красавицей — но в ней было то, что выбивало меня из седла. Я, видавший женщин всех мастей — ярких, дерзких, роскошных и простых — вдруг потерял почву под ногами. Всё, что раньше заводило, перестало работать.
Я привык к вниманию, к интригам. Блондинки, шатенки, рыжие — все они проходили через мою жизнь легко. Свидания, подарки, короткие романы — и снова свобода. Я выбирал. Я контролировал. Я не просил — я брал.
Но Таня…
Мне хотелось прижаться к её плечу, вдыхать запах её духов, трогать эти тёмные волосы, чувствовать, как она дышит, видеть, как она кусает губу, когда волнуется.
Таня работала под моим началом. Не звёздная сотрудница, но если дать ей сложное задание — она выполняла его чётко, без лишних слов.
Я начал получать странное удовольствие, когда кричал на неё. Будто её покорность делала меня сильнее. Она сжималась, будто хрупкая ветка, — и в эти моменты я чувствовал себя повелителем. Если бы она заплакала… если бы сорвалась — я бы смягчился. Может, даже изменился.
Но она молчала. Без слёз. Без жалоб. Без слабости. И это бесило ещё сильнее. Я пытался привлечь внимание: оставлял конфеты, делал подарки. Комплименты с подковыркой. Взгляды, намёки. Она понимала — я видел. И чувствовал, что что-то во мне её трогает.
Иногда казалось, что если я коснусь её руки — время остановится. И однажды я решился. Обнял. Легко. Почти нежно. А она… отстранилась. Посмотрела в глаза. Молча. Без слёз. Без криков.
И это было больнее пощёчины.
Она была мне ровней. Но я не хотел этого признавать. Мне нужно было властвовать. Я не мог позволить себе слабость. Не перед ней.
Я следил, как она решает проблемы, как держится в стрессе. Коллеги тоже замечали её. Кто-то приглашал её в кафе. Я видел — и внутри всё кипело.
Я устраивал показательные сцены: громко говорил с другими, смеялся, флиртовал. А она? Ни взгляда, ни намёка на реакцию.
Я был уверен — она чувствует то же. Что-то должно было случиться. Я верил, что она никуда не денется. Что будет терпеть. Что сдастся.
А она просто ушла. Без скандалов. Без слов.
В пятницу её не было. Телефон не отвечал. Почта — заблокирована. Проект, который она вела, завис. Я остался в дураках. Перед начальством. Перед собой.
Она исчезла. Как туман. Та самая — недоступная, не моя.
А я думал — всё под контролем. Что можно всё исправить, сломать, переиграть.
Ошибался.
Так тоже бывает.
