**КАК Я НЕНАВИДЕЛ ЕЁ…**
Смятый листок лежал в ящике её стола — рядом с заявлением на увольнение. В груди шевельнулось странное чувство, будто эта бумага ждала именно меня.
Я взял её, и память вернула меня в детство. Как мы с пацанами в Нижнем Новгороде играли в разведчиков, писали невидимые письма молоком, а потом читали их, нагревая над пламенем. Мы с Лизой когда-то смеялись над этим, сидя за чаем, болтая о чём-то несущественном…
Я еле дождался перерыва. Влетел домой как угорелый. Сердце стучало — не от страха, а от предчувствия. Включил плиту, поднёс листок к огню — и буквы проступили. Как в детстве. Но теперь это была горькая правда взрослых.
*«Если ты это читаешь, значит, я не ошиблась. Ты вспомнил и догадался. Всё могло быть иначе. Но знай — когда ты унижал меня, ты убил всё, что я к тебе чувствовала. Тебе, наверное, даже нравилось издеваться. Может, это всё, на что ты способен.
Тебя когда-то обидели — и теперь ты ломаешь тех, кто не может ответить. Думаешь, я не могла дать сдачи? Могла. Но тогда перестала бы быть собой.
Можно выиграть схватку, но проиграть войну. Не ищи меня. Прощай. — Л.»*
Я сидел с письмом в руках, будто парализованный. Почему? Почему я так яростно, до безумия… любил её?
Она появилась в офисе внезапно. Вошла — и будто свет ворвался в комнату. Обычный кабинет на втором этаже старого здания в Екатеринбурге вдруг наполнился запахом дождя, теплом солнца и тишиной утра.
Она не была красавицей — нет, не модель. Но в ней было что-то, что выбивало меня из седла. Я, видавший разных женщин — ярких, дерзких, простых — вдруг потерял почву под ногами. Всё, что раньше заводило, больше не работало.
Я привык к вниманию, к интригам. Блондинки, шатенки, рыжие — все они проходили через мою жизнь легко. Ужины, подарки, короткие истории, и снова свобода. Я выбирал. Я решал. Я не просил — я брал.
Но Лиза…
Хотелось прижаться к её коленям, вдыхать её запах, трогать эти светло-кашта́новые волосы, чувствовать её дыхание, слушать, как она смеётся, видеть, как она кусает губу, когда волнуется.
Лиза работала под моим началом — и во всех смыслах. Она не была звездой, но если дать ей сложное задание — оно выполнялось. Чётко, без лишних слов.
Я начал получать странное удовольствие, когда кричал на неё. Будто её присутствие оправдывало мою жестокость. Она сжималась, становилась хрупкой — и в эти моменты я чувствовал себя всесильным. Если бы она заплакала… если бы сломалась. Я бы пожалел. Наверное, изменился бы.
Но она держалась. Молча. Без жалоб. Без слабости. И это бесило ещё больше. Я пытался привлечь внимание: оставлял конфеты, дарил безделушки. Комплименты с подковыркой. Взгляды, намёки. Она понимала — я это видел. И чувствовал, что и она что-то чувствует.
Иногда казалось, что если я дотронусь до её руки — время остановится. И однажды я решился. Обнял. Легко. Почти нежно. А она… отстранилась. Смотрела прямо в глаза. Без слов. Без истерик.
И это было больнее пощёчины.
Она была мне ровней. Но я не хотел этого признавать. Мне нужно было превосходство. Я не мог позволить себе слабость. Не перед ней.
Я следил за ней. Как она решает проблемы. Как держится в стрессовых ситуациях. Коллеги тоже её замечали. Слишком замечали. Кто-то даже приглашал на ужин. Я видел это. И внутри всё вскипало от злости.
Я устраивал сцены ревности. Громко говорил по телефону с другими. Смех, намёки, приглашения — всё нарочно при ней. А она? Молча уходила в себя. Ни взгляда, ни слова.
Я верил — нет, я знал, что она чувствует то же. Что-то должно было произойти. Я это ощущал кожей. Был уверен, что она не уйдёт. Что будет терпеть. Что сдастся.
А она… исчезла. Без драм. Без сцен. Просто испарилась.
В пятницу её не было на работе. Телефон не отвечал. Почта — недоступна. Проект, который она вела, повис в воздухе. Я остался с носом. Перед начальством. Перед собой.
Она растворилась. Как туман. Та самая — близкая и недосягаемая, моя и не моя.
А я думал — так не бывает. Думал, что всё под контролем. Что можно всё исправить, продавить, переломить.
Я ошибался.
Оказывается, бывает и так…
