Когда дверь закрылась, Игорь не дрогнул. Он сидел на табурете в кухне, босой, в потрёпанной майке и трениках. В руке – остывший чай. Из прихожей донеслись щелчки ключа в замке – два раза. Всё. Ушла. С чемоданом. С помадой, духами, её смехом – всё испарилось в секунду. Без скандала. Почти деликатно.
Он поднялся, подошёл к окну. Внизу кипела жизнь: подростки гоняли на великах, бабушка кормила воробьёв, мужчина выгуливал овчарку. Город жил, будто не замечая, что в его сердце только что остановилось время. Он вернулся на место. Не заплакал. Не налил сто грамм. Просто сидел, будто всё происходящее – не с ним. Как зритель после спектакля, ждущий, что занавес снова поднимется. Но занавес молчал.
С Ларисой они прожили семь лет. Были походы на Байкал, ночные разговоры на кухне, ссоры из-за ерунды. А потом – тишина. Не потому что любовь умерла. Потому что исчезли разговоры. Она говорила – он кивал, не слыша. Он шутил – она делала вид, что не заметила. Молчание стало привычным, как застиранный свитер – не красиво, зато уютно.
Он почувствовал, что теряет её, ещё год назад. Сначала боролся – дарил цветы, водил в кино, варил утром кофе. Потом смирился. Как с осенним дождём, в который всё равно выходишь без зонтика, надеясь – пронесёт. А потом оказывалось – не пронесло.
Теперь он был один. Не брошенный. Просто ничей.
Он бродил по квартире, будто по музею. Брал её вещи: заколку, тушь для ресниц, флакон с лавандовой водой, от которого теперь пахли его пальцы. Листал её книги с закладками. Не читал – просто касался страниц, будто в них осталось тепло её рук.
В ванной – её расчёска с рыжими волосками. В прихожей – забытый шарфик. Он гадал: оставила случайно или нарочно? Может, хотела, чтобы он знал – она ещё не совсем ушла?
К вечеру он вышел на улицу. Шёл без цели. Мимо школы, где учился. Мимо булочной, где она брала ему ватрушки с вишней. Мимо аптеки, где они вместе выбирали капли от насморка. И вдруг вспомнил: однажды она стояла у окна, мокрая под дождём, а он вытирал её волосы полотенцем. Она тогда прошептала:
– С тобой так спокойно…
Он тогда подумал – это похвала. Теперь понял – это была мольба. Беззвучный крик: «Заметь меня. Хоть раз».
Наутро он не пошёл на работу. Тишина в квартире давила, как тяжёлое одеяло. Он открыл шкаф – её половина почти пуста. Почти. Висело одно платье. Красное, с кружевами. Она надела его на свадьбу подруги. Он тогда подумал – красиво. Но не сказал.
Снял платье. Повесил на спинку стула. И сидел напротив. Целый день. Будто ждал, что оно заговорит.
И он заговорил сам. Шёпотом. О том, что копилось годами. О любви, которую прятал. О страхах, которые отрицал. О том, как устал от молчания, но не знал, как его разорвать. Даже если слушать было некому.
Через неделю он поехал к её матери. Не за надеждой. За правдой. Бросил в почтовый ящик конверт с письмом. Написал, что не будет мешать. Не станет ждать. Но если ей вдруг станет важно знать, что кто-то помнит – он здесь. Без условий. Без требований. Просто – есть.
Прошло три месяца. Он не звонил. Не писал. Жил. Медленно. Впервые за годы слушал музыку – не фоном, а вникая в каждую ноту. Заметил, как пахнет первый снег. Слышал, как скрипит паркет под ногами. Перестал торопиться с ответами. Перестал прятаться в себе.
А потом – стук. Два раза. Глухо. Как ключ в замке.
Игорь замер. Подошёл к двери.
Открыл. На пороге стояла Лариса. В расстёгнутом пальто. Без чемодана. В руках – старый блокнот в жёлтой обложке.
– Привет, – тихо сказала она. – Я перечитала кое-что. И поняла.
Он молча отступил. Она вошла, будто не уходила, а просто вышла долго. Взгляд упал на стул.
На нём висело то самое красное платье.
Она коснулась кромки. Улыбнулась. Не сказала ни слова.
Но в комнате потеплело. Не от слов. От того, что тишина наконец стала общей.
Иногда мы теряем не человека. А его дыхание. И если повезёт – оно вернётся. Без объяснений. Просто – рядом.
