Когда пришла Радость
Поздний вечер, мартовская мгла — и Сергей Морозов, как всегда, возвращался домой после смены. С завода шёл пешком: привычный путь, пустынный двор, одинокий тусклый фонарь у подъезда. Тишина стояла такая, будто весь квартал опустел — ни голосов, ни шагов, ни рёва машин. Только ветер шелестел в сухих ветвях старой сирени у стены.
Он уже достал ключи, как вдруг уловил знакомый, резкий запах — тот самый, приторный, дешёвый, от которого щемит под рёбрами. Запах кошачьего корма. В памяти всплыли картинки: дедов сарай под Тулой, три полудиких мурки и миски с серой кашей. Он резко обернулся.
На бетонной ступеньке сидела она.
Худая, трёхцветная, с рваным ухом и огромными, почти осмысленными глазами. Смотрела прямо на него — спокойно, не выпрашивая и не пугаясь. В её взгляде было что-то настойчивое. Будто она знала, кто он. Будто знала, зачем пришла.
Сергей замер. Секунду просто смотрел. Потом повернулся, открыл дверь. Кошка не шелохнулась. Лишь кончик хвоста дёрнулся — лениво, будто давая себе время на раздумье.
Он оглянулся.
— Ну… если хочешь — заходи.
Она вошла. Без суеты. Без оглядки. Уверенно, будто здесь и был её конечный пункт.
Сергей никогда не держал животных. Не потому что не любил — просто не верил, что способен заботиться. Забота — это не только миски и еда, это ответственность, присутствие, тепло. А в нём, как ему казалось, этого давно не было. Жил один, ему было тридцать пять. Десять из них провёл на одном и том же заводе. После развода с Галиной общение с людьми свелось к редким фразам — в магазине, в бухгалтерии. Всё остальное — тишина, фон радио, тусклый свет лампы и холодный ужин.
Он исчезал. Тихо. Без драмы. Просто растворялся — по капле, день за днём.
Кошка всё перевернула.
Сначала она просто была. Потом начала будить — мягко вставала ему на грудь, смотрела в глаза. Молча. Так упрямо, что он не выдерживал. Шёл на кухню, наливал воду, насыпал корма. Постепенно корм становился дороже. Потом появилась миска на резиновых ножках. Потом коврик.
А потом он начал с ней говорить.
Не «кис-кис», а по-настоящему. С интонациями, вопросами, паузами. Она слушала. Сидела рядом, шевелила ушами, моргала в такт. И ему казалось — понимает. В её молчании не было пустоты. Там было — внимание.
Он стал возвращаться домой раньше. Впервые за годы начал готовить — щи, картошку, яичницу. Включал старые пластинки. Иногда читал вслух. Она любила это. Устраивалась на подоконнике, хвост обвивал лапы. Он чувствовал — тишина перестала давить. Квартира из каменной коробки снова стала домом.
И однажды он поймал себя на мысли:
— Я живу. Не существую. Живу.
И всё началось с неё.
Прошло полгода. Весна. Ветер с улиц нёс пыль и оттепель. И вдруг — она пропала. Вышла на свою обычную вечернюю прогулку… и не вернулась.
Сначала он не испугался — кошки есть кошки. Потом заволновался. Потом — отчаялся. Обошёл весь район. Заглядывал под гаражи, стучал в подъезды, шарил по дворам. Расклеивал объявления, звонил в приюты. Спрашивал даже у соседей, с которыми не здоровался годами.
Ничего.
Тишина вернулась. Но теперь другая. Гнетущая. Он снова стал задерживаться на работе. Не ел. Не включал музыку. Просто сидел на кухне с кружкой, глядя в тёмное окно, где отражался только он сам. И всё вернулось на круги своя. Пустота. Молчание. Только теперь он знал, как могло быть иначе. И от этого было ещё больнее.
Прошло больше двух недель.
Однажды, возвращаясь с завода, он услышал:
— Дядя Серёжа! Это не ваша?
Он обернулся. Девочка лет девяти, в розовой куртке, держала на руках кого-то грязного, облезлого, но… родного. Он не ошибся. Она. Та самая. Его кошка.
— Неделю назад ко мне прибилась, — сказала девочка. — Я её кормила. А сегодня — сама за вами пошла. Я за ней. Видно, ищет вас.
Сергей стоял, не дыша. Потом осторожно протянул руки. Она не вырывалась. Лишь уткнулась в подбородок и тихо заурчала. И он зажмурился, чтобы не расплакаться прямо на улице.
— Спасибо, — выдохнул он. — Как тебя зовут?
— Аня, — ответила девочка. — А её как?
Он вдруг осознал — у кошки нет имени. Он никогда не называл её. Она просто была. Присутствовала.
Он посмотрел на девочку, потом на кошку. И улыбнулся:
— Радость.
— Хорошее имя, — сказала Аня. — Ей идёт.
Теперь он часто видел Аню во дворе. Иногда сидели на лавочке, обсуждали школу, мультфильмы, смеялись над тем, как кошка однажды стащила колбасу со стола. Иногда просто кивали друг другу — в этом было что-то настоящее. Простое.
А кошка спала на подоконнике. Или носилась по подушкам. Или грелась у него на коленях, когда он снова читал вслух. Порой он рассказывал ей то, о чём не говорил никому. Про жизнь. Про тоску. Про Галину. Про страх. Она слушала. Тихо. Без нравоучений.
И когда в какой-то момент она мягко касалась лапой его лба, он знал: она здесь. Она — Радость.
И он снова жил. Не прятался. Замечал, как пахнет дождём, чувствовал вкус свежего хлеба, видел, как в апреле набухают почки. Он снова был — с миром. С собой. С ней.
С Радостью.
