**Там, где сердце не остывает**
Уже девять месяцев, как нет вестей от Дениса. Сначала Татьяна Сергеевна считала дни, отмечая их крестиками в отрывном календаре на кухне. Потом перешла на недели. А потом и вовсе перестала, потому что каждый новый день без его звонка резал душу, как февральская вьюга. Она всё ещё проверяла почтовый ящик — рано утром, когда солнце только касалось подоконника, и поздно вечером, когда тени удлинялись в её маленькой квартире на окраине Воронежа. Почтальон, дядя Коля, уже не здоровался, проходя мимо, будто его молчание могло скрасить пустоту. Но ящик оставался пустым. Снова и снова.
Денис уехал в Германию четыре года назад. По рабочей визе. Обещал, что ненадолго. Закрепится, поднимется, поможет. Вернётся. Уезжал с одним чемоданом, улыбкой и глазами, полными надежды. Сначала писал часто — смс, редкие звонки по выходным. Потом реже. А потом — тишина. Будто кто-то за границей стирал его память, вычёркивая оттуда дом, улицу, мать.
Татьяна Сергеевна цеплялась за оправдания, как за соломинку. Он занят. Осваивается. У него свои заботы. Она повторяла это, мешая суп на плите, чтобы не закричать от боли, чтобы заглушить страх, что сын пропал навсегда. В памяти всплывали его детские шаги, его смех, когда он, весь в снегу, врывался в квартиру и кричал: «Ма, глянь, что я принёс!» Теперь же вокруг была тишина — тяжёлая, как снежные сугробы за окном.
Оправдания кончились. Осталась только пустота. Холодная и бездонная, она росла с каждым днём, как ледяная трещина, разделявшая прошлое и настоящее.
В их районе таких матерей было много. Женщины, чьи дети уехали, оставив после себя пустые ящики и недоговорённые слова. Они узнавали друг друга по взгляду — усталому, но ещё живому. Соседка Надежда шептала: «Главное, что жив, Таня. Держись». Татьяна Сергеевна кивала, но внутри клокотала обида. Ей было мало знать, что он жив. Ей хотелось слышать его голос, его «Ма, как ты?» — не ради денег или посылок, а просто чтобы сердце не сжималось от тоски.
Жила она скромно. Огород за домом, пёс по кличке Барсик, старый телевизор с вечными сериалами. По четвергам — стирка, по субботам — базар, где продавцы узнавали её и спрашивали: «Опять без пакета, Татьяна Сергеевна?» Вязала. Сначала носки для Дениса, вспоминая его большие ступни. Потом — просто так, складывая их в шкаф, будто кто-то ещё мог прийти и согреть в них ноги. Шила одеяла для приюта. Лишь бы руки не опускались. Лишь бы день не превращался в бесконечный коридор.
В один из промозглых мартовских дней в дверь постучали. Татьяна Сергеевна подумала, что это соседка — за солью или спичками. Или почтальон ошибся квартирой. Открыла — и застыла, будто время остановилось. На пороге стоял мальчик лет десяти, в поношенной куртке и с рюкзаком за плечами. Глаза — серые, внимательные, с лёгкой искоркой, будто он уже знал, что жизнь — штука непредсказуемая.
— Вы Татьяна Сергеевна? — спросил он тихо, голос дрожал то ли от холода, то ли от волнения.
— Да… — прошептала она, чувствуя, как сердце ёкнуло от странного предчувствия.
— Я Ваня. Папа сказал, что я могу у вас пожить. Сказал, у бабушки всегда тихо.
Мир закачался, как берёза на ветру. Татьяна Сергеевна не сразу поняла, что происходит. Только заметила, как у мальчика замёрзли пальцы и как он теребит край рукава. А потом — его взгляд. Точно такой же, как у Дениса в детстве. Та же твёрдость, та же тихая уверенность.
— Голодный? — спросила она, хватаясь за слова, как за якорь.
— Можно чаю? С вареньем, если есть, — ответил он, чуть улыбнувшись.
Он вошёл, поставил рюкзак у двери и сел за стол. Спокойно, будто приходил сюда каждый день. Развязал шнурки, аккуратно повесил шарф, сложил варежки. Татьяна Сергеевна увидела, как истёрты его джинсы, как пуговица на рубашке едва держится.
Завибрировал телефон. Денис. Впервые за год.
— Мам, прости, так вышло. У нас тут… всё сложно. Позвоню позже, ладно?
Он сбросил, не дослушав. Она стояла, глядя на Ваню, который уже гладил Барсика, осторожно, словно боялся сделать ему больно.
— Можно я его покормлю? — спросил мальчик. — Я умею. У нас дома была собака.
— Его зовут Барсик, — ответила она, всё ещё не веря, что это не сон.
— А можно я ему почитаю? Я всегда читаю перед сном. Папа говорил, это помогает засыпать.
Сначала он был как тень. ПелОна кивнула, глядя, как он осторожно достаёт из рюкзака потрёпанную книжку, и подумала, что, может быть, не всё ещё потеряно.
