— Опять задерживаешься? — голос Дмитрия в трубке звучал приглушённо, будто доносился из далёкой деревни, где над Волгой уже сгущались вечерние тени.
— Да. До одиннадцати, может, позже. У нас аврал с поставками, — ответила Валентина, переключая телефон в режим громкой связи. Одной рукой она дописывала письмо заказчикам, другой вяло помешивала остывший чай. Кружка стояла на самом краю стола, а рядом валялись нераспечатанные конверты с отчётами.
— Ты будто и не живёшь здесь, — произнёс он после долгого молчания. Без упрёка, просто констатация. Но в этих словах слышалась тоска — по её бесконечным рабочим дням, по пустым вечерам, по утрам, где их разговоры растворялись в тишине.
— Ты же сам знаешь, как это бывает, — откликнулась она, ощущая, как голос дрожит от усталости.
— Знаю. — Тишина повисла тяжёлая, как зимний туман. В ней звучало эхо невысказанного — того, что оба чувствовали, но не решались произнести.
Валентина ненавидела эту тишину. Она была слишком густой, слишком обжигающей. В ней тонули их недосказанности, их усталость, их попытки делать вид, что всё ещё держится на плаву.
Домой она вернулась далеко за полночь. Квартира в спальном районе Казани встретила её темнотой, лишь в прихожей тускло горела лампочка — Дмитрий всегда оставлял её включённой, «чтобы ты не споткнулась впотьмах». Свет падал узкой полосой на пол, выхватывая одинокий носок — явно его. На кухне лежала записка: «Поужинала, еда в холодильнике. Спи». Почерк был неровным, будто писалось второпях, словно убегая от чего-то.
Она разогрела ужин, ела в полутьме, не ощущая вкуса. Всё было на месте: горячая еда, тёплый свет, забота в двух строчках. Но внутри всё сжималось от пустоты. Она открыла ноутбук, бегло просмотрела отчёт, закрыла. Экран смотрел на неё пустым взглядом, словно зеркало, в котором не было ответов. Потом умылась, стараясь не встречаться с собственным отражением — слишком уставшие глаза, слишком много бессонных ночей. Легла рядом с Дмитрием. Он спал, отвернувшись, дышал ровно. Между ними было чуть больше расстояния, чем вчера. Или ей так только казалось.
Утро началось с пробок и сломанной застёжки на туфлях. В автобусе Валентина сидела рядом с женщиной лет пятидесяти, которая громко кричала в телефон: «Опять приполз под утро, молчит, от него водкой пахнет, а я, дура, всё жду!» Эти слова резанули, как эхо. Только наоборот. Та женщина ждала, несмотря на боль. А Валентина жила рядом с Дмитрием, но словно в параллельном мире, где их жизни лишь изредка соприкасались.
В офисе начальник даже не заметил, что она пришла раньше. Не заметил бы и отчёт, если бы она не положила его прямо перед ним. Он буркнул: «Нормально», не отрываясь от монитора. Всё шло по накатанному: задача, отчёт, кивок, тишина. Даже похвала звучала как распоряжение.
Валентина вышла в кухню, заварила чай. Смотрела, как чайный пакетик медленно тонет в воде, оставляя за собой тёмный след, будто растворяя что-то ненужное. Это было единственным, что казалось реальным.
И вдруг она осознала: всё, что она делает, — правильно. Безупречно. Без ошибок. Но это было движение в никуда. Как поезд, идущий по расписанию, но не знающий конечной станции. Всё чётко, без сбоев. И бессмысленно. Она отдавала себя этим отчётам, этим срокам, этим галочкам, забывая спросить: ведёт ли этоКивнув прохожему, который случайно встретился взглядом, она вдруг осознала, что уже давно не замечала, как пахнет свежий хлеб из булочной на углу.
