**Место, где живёт сердце**
Он жил один.
Его дом стоял в стороне от деревни — за холмом, где когда-то была улица со смешным названием — Пупырышки. Пять домов, выстроенных полукругом, будто старые сторожа.
Когда начался отток людей в города, улица опустела. Дома разобрали, растащили по брёвнам, сгноили… Остался один.
Один. Как последний зуб в челюсти древней старухи.
Там и прожил семь лет Алексей Семёнович.
Хотя… если честно — не совсем один. Рядом был Клубок. Пёс, чёрный в рыжих пятнах, с короткими лапами, хвостом бубликом и глазами, горящими, как уголья. Он всё понимал, но не говорил. Настоящий друг. Почти человек — только в собачьей шкуре.
В городе у Алексея была семья. Жена — чужая, ледяная. Слов на месяц не хватало. Дочь, когда-то привязанная к отцу, теперь словно сквозь землю провалилась. Родился внук, но узнал он об этом не от неё, а от соседки.
Когда сердце зашалило всерьёз, врач только рукой махнул:
— Вам бы покоя, природа. Есть такое место? Или в санаторий отправить?
Алексей вспомнил отчий дом. Ответ был прост:
— Есть. Там — всё моё.
Жене сказал — формально. Та только пальцем у виска покрутила.
Он не спорил. Уехал один.
Выкосил бурьян. Крышу перекрыл. Крыльцо сколотил заново. Печь сложил — позвал старика, с которым в детстве крапиву месили, будто разбойники. Дом задышал.
Иногда ему чудилось, будто в углу причмокивает мать, а отец одобрительно кряхтит.
Побелил печь, покрасил крыльцо в малиновый. Перила резные поставил. Красота.
Перезимовал. Душу оттаял. Ни жена, ни дочь — ни звонка, ни письма. Только весной подбросили Клубка. С тех пор — вдвоём.
Лето — раздолье. Утром — в лес. Алексей с корзиной, Клубок — следом. Разговаривают без слов. Алексей, как бабка учила, низко кланялся лесу, просил разрешения. «Слова на ветер не бросай, — говаривала, — не догонишь потом».
Молчаливым был Алексей. Может, потому и не сложилось в семье — слишком тихий, слишком честный.
И так бы шло дальше… Но в деревню приехали другие.
На дорогих машинах, с бумагами, с планами. Его участок — самый лучший. Вид на реку.
Дом мешал. Последний дом.
— Алексей Никитич, поймите. И квартиру предложим, и компенсацию. Всё по-человечески. — Улыбчивый, голос масляный, похлопывает по плечу.
Алексей стряхнул его руку. Взглянул прямо:
— Здесь родились мои предки. Здесь и я. Здесь умру. Это — моё место.
— Ну… раз так… — улыбка сползла, — тогда через суд.
Суд. Бумаги. Приговор. Дом — снести.
Алексей молчал. Но глаза… стали иными. Не злыми. Не сломленными. А будто из прошлого. Где трава по пояс, щи в печи булькают, а отец дрова колет…
Однажды утром к дому подъехал трактор. За рулём — местный паренёк. Молодой.
Алексей вышел. Без злобы. Без слов. Сел на лавку. Клубка не было видно.
— Дядя Лёша, прости… приказ… — паренёк дрожал.
Алексей посмотрел на него.
— Работай, сынок. Такая у тебя доля. Только знай: под крыльцом Клубок, тот, что тебя из проруби вытащил, помнишь? Сперва его — потом меня. Я в дом пойду.
Парень побледнел. Заглушил мотор и уехал.
Через два дня к дому стали подходить люди. С лопатами, с вёдрами. И тот парень — с ними. Телевидение вызвали. Шум подняли. Дом отстояли.
Проект переделали. Дорогу перенесли.
Теперь Алексей живёт спокойно. Пасека. Ульи. Мёд. Клубок рядом, след в след.
И вдруг — она.
Стоит у калитки. Чемодан в руке. За вторую — держит пятилетнего мальчишку. Машина за спиной — древняя, как сама дорога.
— Привет, папа… — Галя. Дочь. — Мы к тебе. Возьмёшь?
Молча отворил калитку.
Мальчишка — Ваня — прижался к матери. Деда никогда не видел. Алексей наклонился, поднял его:
— Пойдём в сад. Видишь яблоко? Сорвём. Только осторожно.
Потом — кухня. Дом пахнет травами, грибами, воском.
— Пап… прости. Я злилась. Думала, ты нас бросил. А потом… сама стала матерью. И поняла. Я ушла от мужа. Некуда идти. Мы к тебе. Хоть на зиму.
Он обнял. Как в детстве.
— Всё наладится. Живите.
Перезимовали. Весной Галя робко:
— Пап, мне в школе место предложили… завучем. Представляешь?
— Пойдёшь?
— А ты мне улей подаришь? Свой. Я ведь биологию веду.
Он только улыбнулся. Вечером под яблоней стоял новый улей.
— Деда! — Ваня сияет. — А мне?
— Всё твоё.
Лето — лес. Клубок, Ваня. Галя дома — побелку затеяла.
Возвращаются — дом сверкает. Стёкла вымыты, наличники расписаны цветами. Галя?
— Как успела?..
У калитки Клубок вьётся около кого-то…
— Деда! Там бабка!
Алексей замер.
— Здравствуй, Лёша…
— Здравствуй, Наташа…
— Я к вам… Можно?
Галя смущённо:
— Мама сама приехала. Мы порядок навели, а она… наличники разукрасила.
— Баба, это ты?
— Я… — улыбается.
Вечером пьют чай под рябиной. Тихо.
— Хорошо у вас… — говорит Наташа. — Я бы осталась. Там — суета. Здесь… покой. Устала.
— Оставайся, Нать…
— Правда?
Он молчит. Но в глазах — свет.
Я — Ваня. Внук Алексея.
Мы живём здесь, на земле наших предков.
Дом перестроили. Мама вышла за дядю Стёпу, местного. У них родилась Лиза. Все мы — рядом.
Бабушка с дедом давно ушли. Но память — осталась.
Пока память жива — жив и род. Так говорилИ каждый вечер, когда солнце садится за холм, кажется, будто старый дом тихо вздыхает, а в его стенах ещё теплится наше общее счастье.
