Летопись одной судьбы
Татьяна Сергеевна дважды пыталась уйти от мужа. И оба раза возвращалась. Ради сына.
В первый раз она сбежала к родителям, когда Дмитрий запил после рождения Ванюши. Не выдержала его пьяных выходок — среди ночи, прижимая малыша к груди, выскользнула из дома. Дмитрий настиг её во дворе:
— Ты куда собралась?!
— Подальше от тебя!
Мать, деревенская медсестра, только покачала головой:
— Таня, а чего ты ждала, выйдя за шофера? У них такие «традиции» — иного не будет.
Спорить было не о чем. Сама выбрала свою судьбу. Познакомились они, как ни странно, в библиотеке. Татьяна проходила там практику, а Дмитрий зашёл сдать книгу.
— Что-нибудь лёгкое? — спросила она, глядя на его грубые руки.
— Дайте что-нибудь про страсть, — ухмыльнулся он, будто заглянув ей в душу.
Она протянула ему “Анну Каренину”. Через пару дней он вернулся — не за книгой.
— Не дочитал… Может, в кино сходим?
И она согласилась.
Была весна, в голове — глупые грёзы, в сердце — юность. Она влюбилась. А в те времена, если хочешь быть вместе — иди в ЗАГС. Так и получилось.
Свадьба — скромная, почти без гостей. Через месяц он впервые ударил её — за то, что слишком долго болтала с соседом. Потом, конечно, принёс ромашки и буркнул:
— Ты же знаешь, я ревнивый.
— Это извинения?
— Нет. Это напоминание.
Она молча опустила глаза, поставила цветы в банку. Синяк на скуле замазала тональным кремом. Простила.
Но когда родился малыш, а Дмитрий начал пить — ушла. Не вытерпела. Он потом полгода умолял вернуться, клялся, что завяжет. И правда — держался почти два года. Но любой стресс топил в водке, иначе не умел.
Однажды после особенно жёстокой ссоры, когда Дмитрий разбил вазу — не в неё, а рядом, — она села на кухне и стала писать сестре:
«Катя, я больше не могу. Ухожу. Надо спасать себя».
Заглянула в детскую. Ваня спал, прижав к себе игрушечный грузовик — папин подарок. Он обожал отца. И это было взаимно.
Татьяна разорвала письмо. Подумала: если уйду — он пропадёт. А сын будет смотреть, как отец катится в пропасть. Пусть лучше ненавидит меня, чем стыдится его.
Видимо, Дмитрий почувствовал это. Стал пить реже. Родился второй сын — Миша. Несколько лет семья жила тихо, почти счастливо. Но запои возвращались. После очередного он ввалился домой в полубреду, и она сказала:
— Я тебя больше не люблю. Не смогу. Никогда.
— Ты в своём уме?
— Вполне. Но мы будем жить вместе. Ради детей.
Каждый вечер она проверяла, спят ли сыновья, клала на тумбочку толстый том — на всякий случай — и шептала себе: “Ещё один день. Он не для меня. Он для них.”
Перемены шли медленно. Но годы текли, дети росли. Дмитрий остепенился, затих, почти не пил. Страна трещала по швам, магазины пустели. Они переехали в Воронеж, младший только пошёл в первый класс.
Автобаза, где он работал, закрылась. В отчаянии Дмитрий притащил домой бутылку и поставил на стол.
— Нет, — твёрдо сказала Татьяна. — Или это, или дети.
— Отвяжись.
— Я больше не отвяжусь, — схватила бутылку и выплеснула в раковину.
Он занёс руку, но не ударил. Знал: если ударит — потеряет всё. Она не отступит.
В 1995-м дали участок под стройку. Денег не было, заняли у родителей.
— Построим дом сами, — неожиданно сказал он.
Она не поверила. Но каждые выходные они ездили на участок: он месил раствор, она таскала кирпичи. Как-то оступилась и рассекла ногу. Он подскочил:
— Дура, куда лезешь?!
Но в голосе — настоящий, живой испуг.
Дом они построили. Не сразу. Но построили. Когда накрыли крышу, он принёс шампанское. Сидели на балках, пили из гранёных стаканов.
— Красиво, а?
— Не верится, — сказала она.
Он завязал. Но любовь не вернулась.
— Мам, зачем ты с ним? — спросил как-то взрослый Ваня. — Вы же чужие.
— Я давала обещание — в болезни и здравии. И потому что вам нужен был отец. Даже такой. Когда у тебя будут дети — поймёшь.
Сейчас им обоим за семьдесят.
Дмитрий возится с внуками, и Татьяна думает: если бы ушла тогда — он бы пропал. И этих детей не было бы. Значит, всё было не зря.
Они живут в доме, который строили вместе. У каждого своя комната, свои телепередачи. Она слушает Чайковского, он смотрит «Глухаря». Новости смотрят вместе. Это — союз.
Дети звонят каждый день. Внуки улыбаются с фотографий в рамках. Недавно в гостях была пятилетняя Соня. Залезла к бабушке на колени и спросила:
— А что такое любовь?
Во дворе дед мерно и аккуратно колол дрова. Как и всё, что он делал последние двадцать лет.
— Это когда прощаешь человеку то, что другим не простил бы.
— Как ты деду прощаешь?
Она опешила. В глазах девочки — та же глубина, что когда-то была у Вани.
— Я не прощала. Я просто каждый день выбирала, что для меня важнее.
— А что важнее?
Скрипнула дверь. Дмитрий вошёл.
— Ты, — ответила бабушка. — Твой папа. Твой дядя. Этот дом. И даже дедовы сериалы…
Соня засмеялась:
— Так это и есть любовь?
— Нет, солнышко. Это — терпение. А любовь… она разная бывает. Но настоящую ты ещё узнаешь.
Дмитрий высунулся из кухни:
— Чаю, Тань?
— Сейчас налью, — ответила она.
Это не любовь. Но это — что-то крепче. Стоило ли оно того?
Ответа нет. Или, может, вы его знаете?
