Он жил один.
Его дом стоял в стороне от села, за холмом, где раньше тянулась улица с нелепым названием — Аппендикс. Семь домов, выстроенных полукругом, будто дремлющие сторожа.
Когда народ потянулся в города, улица опустела. Дома разобрали, сожгли, сгнили… Остался один.
Как последний зуб в челюсти старухи.
Там и жил Николай Семёнович последние семь лет.
Хотя… если честно, не совсем один. Был с ним Верный. Пёс, чёрный с рыжими подпалинами, коренастый, с кудрявым хвостом и умными, как у лиса, глазами. Он всё понимал, но молчал. Настоящий друг. Почти человек — только в собачьей шкуре.
В городе у Николая остались жена — чужая, холодная, слова лишнего не скажет, — и дочь Леночка, которая раньше без отца шагу ступить не могла, а потом… исчезла. Внука родила, да он об этом от соседки узнал, не от неё.
Когда сердце прихватило всерьёз, врач только рукой махнул:
— Вам бы покоя, природы… Есть у вас такое место?
Николай подумал о родном доме.
— Есть. Там — моё всё.
Жене сказал формально. Та пальцем у виска покрутила: «Очумел старик».
Не стал спорить. Уехал.
Косил бурьян. Крышу перекрыл. Печь сложил — помог старый приятель, с которым в детстве крапиву рубили, будто врагов. Дом ожил. Задышал.
Иногда чудилось, будто в углу цокает языком мать, а отец кряхтит одобрительно.
Побелил стены, крыльцо выкрасил в малиновый, резные перила поставил. Красота.
Перезимовал. Душу отогрел. Ни жена, ни дочь — ни звонка, ни письма. Только весной подкинули Верного. С тех пор — вдвоём.
Летом — раздолье. Утром — в лес. Николай с корзинкой, Верный — рядом. Говорят без слов. Николай, как бабка учила, лесу кланяется, разрешения просит. Так и завещано: слово на ветер не бросай, а то совесть не догонишь.
Молчалив был Николай. Может, оттого и не сложилось с семьёй — слишком тихий, слишком честный.
И так бы шло дальше… Но однажды в село приехали чужие.
На дорогих машинах, с бумагами, с планами. Его участок — самый лучший. Видовой.
Дом мешал.
— Николай Семёнович, ну поймите, — улыбается человек в строгом пиджаке. — Мы вам и квартиру в городе предложим, и компенсацию.
Николай руку с плеча сбросил.
— Это дом моих предков. Здесь я родился. Здесь умру.
Улыбка с лица собеседника сползла.
— Тогда через суд.
Суд. Бумаги. Решение. Дом — сносить.
Николай молчал. Но взгляд у него стал… другим. Будто из прошлого, где трава по пояс, щи в печи томятся, а отец дрова колет…
Утром у дома загрохотал бульдозер. За рулём — паренёк местный.
Николай вышел. Сел на лавку. Верного не было видно.
— Дядя Коля, я… приказ… — мальчишка дрожал.
Николай посмотрел на него.
— Работай, сынок. Только знай: под крыльцом мой пёс. Тот самый, что тебя из проруби вытащил три года назад. Сначала его, потом меня. Я в дом пойду.
Парень побледнел. Заглушил мотор. Уехал.
Через два дня к дому начали подходить люди. С лопатами, с вёдрами. И тот паренёк с бульдозером — тоже. Телевидение подняли. Шум устроили. Дом отстояли.
Дорогу провели в обход.
Теперь Николай живёт спокойно. Пасека. Мёд. Верный рядом.
И вдруг — она.
Стоит у калитки. Чемодан в руке. За другую руку держит мальчонку лет пяти.
— Здравствуй, папа… — Лена. Дочь. — Мы к тебе… Примешь?
Молча калитку открыл.
Мальчишка — Алёшка — к маме прижался. Деда не знает. Николай наклонился, поднял его:
— Пойдём яблоко сорвём.
Потом — в дом. Пахнет травами, грибами, воском.
— Пап… прости. Обижалась. Думала, ты нас бросил. А потом сама мамой стала… Муж — тиран. Ушла. Некуда. Можно… на зиму?
Обнял.
— Оставайся.
Перезимовали. Весной Лена робко:
— Пап, в школе место завуча предлагают…
— Возьмёшь?
— А ты мне улей купишь? Я же биологию веду.
Улыбнулся. К вечеру под яблоней стоял новый улей.
— Деда! — Алёшка сияет. — А мне?
— Всё твоё.
Летом — лес. Верный, Алёшка. Лена дома — побелку затеяла.
Возвращаются — дом сияет. Стёкла вымыты, наличники расписаны цветами.
— Когда успела?..
У калитки Верный вокруг кого-то вьётся…
— Деда! Там бабушка!
Николай замер.
— Здравствуй, Коля…
— Здравствуй, Таня…
— Я к вам… Можно?
Лена смущённо:
— Мама сама приехала. Наличники расписала.
— Баба, это ты?
— Я… — улыбается.
Вечером чай пьют под липой. Тихо.
— Хорошо у вас… — Таня вздыхает. — Я устала. Можно… остаться?
— Оставайся…
Промолчал. Но в глазах — свет.
Я — Алёшка. Внук Николая.
Живём здесь, на земле предков.
Дом перестроили. Мама вышла за дядю Васю, местного. Родилась Настенька. Все мы — вместе.
Деда с бабкой уже нет. Но память — жива.
А пока память есть — жив и род. Так говорил дед. Так и я думаю.
Это — наше место силы. Здесь — наше сердце.
