**15 мая. Суббота.**
Свекровь рыдала навзрыд прямо посреди свадьбы. И только она одна понимала, зачем.
Гости звонко кричали «Горько!», хлопали, в бокалах искрилось шампанское, а жених лишь робко чмокнул невесту в щёку. Потом, по заведённой традиции, они накрылись фатой и изобразили страстный поцелуй — неискренний, дешёвый, будто из дурного спектакля. Я видел всё. Между ними не было того огня, что рождает настоящую любовь. Они перешёпывались, хихикали — словно разыгрывали чужую жизнь.
Мой старый друг Дмитрий выдавал замуж свою дочку — Лизу. Он суетился, нервничал, вытирал ладони о пиджак каждые пять минут. Когда гости расселись, он нахмурился и потянул меня за рукав:
— Ты посмотри на сватью. Сидит, как на поминках.
Я огляделся. Мать жениха раньше не видел и даже не знал, кто она среди гостей. Но когда Дмитрий кивнул на женщину в синем платье с кружевами, всё стало ясно. Она сидела в самом углу, лицо — будто высечено из камня. Голова опущена, платок в руках. Губы дрожали, а в глазах стояла такая боль, что у меня внутри похолодело.
— Может, плохо себя чувствует? — осторожно предположил я.
— Какое там! — махнул рукой Дмитрий. — Это она за свою хату трясётся! Боится, что теперь сноха с ребёнком на неё сядет. У сына трёшка в наследство от бабушки, вот и переживает, что моя Лиза её отберёт.
— Ты уж больно мрачно мыслишь, — попытался я смягчить тон, но тревога не уходила.
Я невольно следил за той женщиной. Пока все ели, пили, смеялись — она не тронула ни салат, ни вино. Не подняла взгляда. Даже на сына, который в этот вечер должен был быть её гордостью, не посмотрела ни разу.
Когда снова раздалось «Горько!», свекровь резко отвернулась к окну, сжала губы до белизны. Я не выдержал и подошёл.
— Вам… помочь? Всё хорошо?
Она подняла на меня глаза. В них не было слабости — только горечь и усталость.
— Я не могу врать, — прошептала она. — Всё это — ложь. Мой сын… он не любит эту девочку. Лиза добрая, искренняя. Она верит в эту сказку. А он… женится из-за обиды на бывшую.
Я онемел. Не ожидал такого.
— Но… вы уверены?
— Он сам мне сказал. Хотел «насолить» той, что его бросила. Я умоляла его не ломать жизнь этой девчонке. А он — упрямый осёл. Думает, если ему больно, то и другим должно быть. А я смотрю на Лизу — у неё глаза горят, она верит в чудо. А он… он просто мстит. И мне от этого стыдно.
— А вдруг передумает? Бывает же…
— Хотелось бы верить, — она качнула головой. — Но совесть не даёт. Мне её жаль. Очень жаль. А сын… Сын для меня теперь чужой.
Я молча вернулся к столу. Дмитрию ничего не сказал. Но через два дня он сам позвонил:
— Лиза приехала. Вещи собрала, ни слова не говорит. Ни слёз, ни криков — молчит. Я ничего не понимаю! Всё же было идеально!
— Жди, выезжаю, — коротко бросил я и положил трубку.
Я ехал, сжимая руль так, что пальцы немели. Мне было больно за Лизу. Но ещё больнее — за ту женщину. За мать, которая видела, как её сын ломает чужую судьбу, и ничего не могла поделать. Дмитрий и Лиза со временем оправятся. Забудут. Найдут новых.
А она… Она не забудет никогда. День, когда её сын играл чужими чувствами. День, когда он женился не по любви, а из злости. И день, когда она одна не аплодировала. Потому что не смогла. Потому что знала правду.
**Вывод:** Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Но иногда правда — самая тяжёлая ноша.
