Свекровь ревела в три ручья прямо посреди свадебного веселья. И только она одна знала причину этих слёз.
Гости дружно орали «Горько!», хлопали в ладоши, в бокалах искрилось вино, а жених, смущаясь, целовал невесту в щёку. Потом, как по заведённому порядку, они накрылись фатой и изобразили страстный поцелуй — наигранный, неловкий, будто на школьной сцене. Я всё видела. Не было между ними того огня, из которого рождается настоящая близость. Они пересмеивались, перешёптывались — словно разыгрывали чужую свадьбу.
Моя подруга Людмила Петровна выдавала замуж единственную дочь — Катюшку. Она бегала по залу, нервничала и каждые пять минут вытирала потные ладони о подол платья. Когда гости рассаживались, она дернула меня за рукав:
— Ты только посмотри на сватью! Сидит, будто не свадьбу справляет, а поминки.
Я огляделась. Раньше мать жениха мне не встречалась, и я даже не знала, кто она среди гостей. Лишь когда Людка ткнула пальцем в сторону женщины в сиренево-серебристом платье, я поняла — это она. Действительно, та сидела в углу за дальним столиком, с лицом, будто её только что обокрали. Склонив голову, она вытирала слёзы носовым платком. Губы её дрожали, а в каждом вздохе сквозила такая боль, что у меня в груди ёкнуло.
— Может, плохо себя чувствует? — предположи я, стараясь не лезть в чужую душу.
— Да брось ты! — махнула рукой Людка. — Это она свою трешку боится потерять! Думает, моя Катька сейчас с ребёнком на шею ей сядет. Квартира-то от бабули сыну в наследство досталась, вот и переживает.
— Ой, да хватит тебе! Ещё не поженились, а ты уже жилплощадь делишь, — рассмеялась я, но тревога не уходила.
Я машинально наблюдала за той женщиной. Пока гости ели, смеялись и чокались бокалами, она не притронулась ни к салатам, ни к вину. Не поднимала глаз. Даже на сына, который в этот вечер должен был быть её главной гордостью, не взглянула ни разу.
Когда зал снова взорвался криками «Горько!», свекровь резко отвернулась к окну и сжала зубы так, что побелели костяшки пальцев. Я не выдержала и подошла к ней.
— Простите… Вы, кажется, очень расстроены. Всё в порядке?
Женщина подняла на меня глаза. В них плескались слёзы — но не от слабости, а от горя, настоящего, выстраданного.
— Не могу врать, — прошептала она. — Всё это — фарс. Мой сын… он не любит эту девочку. Катя — золото, чистая душа. Она счастлива, не видит очевидного. А он… женится назло бывшей.
Я остолбенела. Не ожидала такого откровения.
— Не может быть… Вы уверены?
— Сам признался. Хотел своей экс «доказать», как он теперь «счастлив». Я его уговаривала, кричала, умоляла остановиться. А он — как мер— упёрся, как баран, — выдохнула она, снова уткнувшись в платок, — и вот теперь я сижу здесь, смотрю на эту несчастную девочку и понимаю: мой сын уже не мой, он стал чужой, а я ничего не смогла сделать.
