МАТЬ, КОТОРУЮ НЕ ВЫБИРАЮТ
Марина не понимала, как её муж Денис мог допускать, чтобы его мать, Людмила Петровна, так бесцеремонно вламывалась в их жизнь. Она ведь знала, каким одиноким он был в детстве, как мёрз в промёрзшей хрущёвке, как старший брат Максим купался в материнской ласке, а Денису доставались обноски и взгляды, полные раздражения.
Почему теперь он, взрослый мужчина, хозяин своего дома, разрешал Людмиле Петровне не просто приходить, а водворяться в комнате, которую они с Мариной мечтали отдать будущему ребёнку?
— Всё-таки она моя мать, — глухо оправдывался Денис, будто извиняясь не только перед ней, но и перед самим собой. — Потерпим немного. Детей у нас пока нет.
Он старался смягчить ситуацию, но внутри всё в нём протестовало. Он только начал жить так, как мечтал: купил квартиру в Новосибирске, женился на женщине, которую любил до слёз, наконец-то перестал просыпаться с мыслью, что он лишний. И вот — мать. С ворохом чемоданов, с вечными упрёками, с требованием «положенного».
— Ты же сам говорил, что эта комната — детская! — не сдержалась Марина. — А теперь тут хозяйничает твоя мама. Без спроса, без разговоров.
Денис молчал. Да, он купил трёшку именно ради этой комнаты. Ради будущего. А теперь мечта снова отодвинулась на второй план. Как в детстве.
Всё повторилось.
Он помнил, как в их двушке Максим получал всё: новые кроссовки, самые дорогие подарки, торт с кремом на день рождения. А он, Денис, выслушивал речи про «денег нет», про «не до жиру», про то, что радость — не для всех. Помнил, как мать отдавала последние рубли за кожаную куртку брату, а ему покупала стоптанные ботинки на барахолке. Он всегда был тем, кому доставалось по остаточному принципу.
И вот мать снова здесь. Говорит, что на неделю, но уже разложила вещи по шкафам, уже лезет с советами, уже критикует Марину — за то, как она варит борщ, как моет полы, как одевается. И снова, как тогда, будит в Денисе ту самую вину: не угодил, не оправдал, не стал тем, кого можно любить.
Марина терпела. Но однажды не выдержала. Пожаловалась Денису, что Людмила Петровна специально перекладывает её вещи, выбрасывает полезную еду из холодильника, подсовывая вместо неё майонезные салаты и жирные котлеты, даже воду, которую Марина пьёт, называет «неправильной».
— Она делает это назло, — шептала Марина, сжимая ладонь в кулак.
Денис попытался поговорить. Но услышал в ответ:
— Ты что, гнать меня из квартиры, которую купил благодаря моим молитвам? Я тебе с Максимом оставлю нашу старую двушку, а вы тут со своей Маринкой меня попрекаете. Чёрствые!
Он махнул рукой. Какая ему разница до той двушки? Но когда Марина, дрожа от гнева, показала ему бумаги, найденные в вещах Людмилы Петровны, Денису стало плохо. Всё — и квартира, и гараж, и даже дачный участок под Томском — было записано на Максима. Всё, что мать обещала ему, оказалось пустыми словами.
— А мне шептала, что всё моё будет. Что ради меня и живёт, — прошептал Денис, опускаясь на стул.
Он не плакал. Но молчал так, что Марине захотелось обнять его и никогда не отпускать.
Наутро он ушёл на работу, не проронив ни слова. А вечером, вернувшись, обнаружил, что матери нет. Её вещи стояли у подъезда, а в глазах Марины горело что-то тяжёлое.
— Я выгнала её, Ден. Прости, если надо было тебя спросить, но я не выдержала.
— Из-за документов? — устало переспросил он.
— Не только. Когда я сказала ей, что знаю правду, она назвала меня дармоедкой. Сказала, что ты её сын, а я — временная. Что это она имеет право жить здесь, а не я. Что эта квартира — твоя, значит, её. И что ты меня бросишь, как только она тебе глаза откроет.
Денис долго молчал. Потом впервые в жизни назвал мать… гадиной. И даже не почувствовал раскаяния.
— А в конце, — добавила Марина, — она нас прокляла. Тебя, меня, нашего будущего ребёнка. Сказала, что мы всё потеряем.
Денис только кивнул. Всё это было слишком знакомо.
Прошло полгода. В их квартире снова стало тихо. Марина ждала ребёнка. Денис больше не звонил ни матери, ни брату. Он просто стёр их из жизни. Потому что устал быть удобным.
Но однажды, гуляя с коляской, Марина встретила бывшую соседку. Та рассказала: Людмилу Петровну Максим отправил в дом престарелых под Красноярском. Не выдержал её вечных придирок. Месяцы ссор, а потом он просто собрал её вещи и сказал, что ему не нужна сварливая старуха.
Марина застыла. Сердце сжалось.
— Он не должен знать, — прошептала она. — Не должен.
И, вернувшись домой, не сказала ни слова. Ни о доме престарелых, ни о том, как Людмила Петровна умоляла соседей дать ей телефон сына.
Потому что её Денис заслуживал простого человеческого счастья. И если ради этого приходилось закрыть глаза на чужую старость — она была готова. Ведь любовь — это не только про нежность. Это и про защиту.
Так и живут. В квартире, где детская ждёт смеха, а в спальне больше не звучит ложь. Где Людмила Петровна больше не командует, а Марина не стискивает зубы.
Просто живут. Как семья. Настоящая.
