Полгода под одной крышей со свекровью: как она разорвала нашу семью
Полгода назад моя жизнь превратилась в нескончаемый кошмар. В тот день свекровь — Людмила Степановна — объявила, что больше не может жить одна. Слёзы, манипуляции, жалобы на одиночество и ночные страхи. Она так давила на мужа, что он, ни слова не спросив у меня, в тот же день привёз её в нашу двушку в центре Екатеринбурга.
А ведь у неё есть свой дом — с садом, просторной кухней, тишиной. Но, видимо, ей стало “слишком одиноко”. Хотя мы никогда её не бросали — приезжали, помогали, заботились. Но ей было мало. Она хотела власти. Над сыном. Надо мной. Над всем, что у нас было.
Людмила Степановна — женщина невыносимая. Упрямая, капризная, с бесконечными претензиями. Пока был жив её муж, она ещё как-то держалась в рамках. Но после его смерти, когда не осталось никого, кто мог бы её сдержать, начался ад.
Сначала — траур. Мы все горевали, и я, несмотря на холод между нами, пыталась поддержать её. Не оставляли одну ни на день. Но через пару месяцев в её глазах снова появился блеск. Увы, не доброты, а жажды контроля.
И началось:
— Ты хоть бы прибралась, пока мужа нет. На кого похоже?
— Это суп или помои? Твоя мать тебя вообще учила готовить?
А ещё вечные сравнения: «У Ольги дочка борщ варит — пальчики оближешь. А твой муж от твоего чуть не давится…». Только вот Ольга — это её племянница с двумя детьми и мужем, который шагу не ступит без её одобрения.
Когда она заявила, что мы должны переехать к ней, я взбунтовалась. Да, дом у неё больше. Но там я бы задохнулась. А наша квартира — пусть и скромная, зато в центре, всё под рукой. И главное — это наш дом. Но мое мнение никого не волновало. Муж слушал только её:
— Мам, ты же одна… Конечно, поживи у нас, отдохнёшь.
Я умоляла его одуматься. Я предупреждала, к чему это приведёт. Но он лишь отмахнулся:
— Это ненадолго. Я не дам ей тебя доставать.
Прошло полгода. Я больше не узнаю себя. Стала нервной, измотанной, будто выжатая тряпка. День за днём — одно и то же. Я прислуга для взрослой, здоровой женщины, которая решила, что обязана мне указывать, как дышать.
— Чай с мёдом, но не сладкий.
— Включи передачу, но не эту, у меня голова болит.
— Выведи меня гулять, а то я как в тюрьме.
И если что-то не по её — сразу спектакль:
— Мне плохо! Скорую! Сердце колотится!
Мы с мужем мечтали об отпуске — хоть на неделю сбежать к морю, отдохнуть. Я так ждала этого. Но едва мы заговорили об этом, Людмила Степановна закатила истерику:
— Опять хотите сбежать? Я вам не нужна? Берите меня или никуда не поедете!
Муж, как всегда, промолчал. Только развёл руками:
— Что я могу? Она же мать…
А я могу. Я больше не выдержу. Я не просила богатств, дворцов — я хотела просто жить в своём доме, где меня не будут унижать из-за криво нарезанного хлеба. Но даже этого мне не дали.
Семья рушится на глазах. Я вижу, как уходит любовь, уважение. Мой муж выбрал быть сыном. А я устала быть тенью.
Если для него мать важнее жены и семьи — пусть остаётся с ней. Я не каменная. Я — живая. И если разводЯ подала на развод, и только тогда он наконец понял, что потерял.
