Как свекровь боролась за сына со мной… и даже с родным внуком
Мать моего мужа звали Алевтина Степановна. С первого взгляда она показалась мне женщиной твердого нрава — и я не ошиблась. Эта женщина с самого начала видела во мне не невестку, а захватчицу, соперницу, отобравшую у неё единственного, горячо любимого сына. Я надеялась, что со временем её ревность утихнет, что это лишь горькая тоска одинокой матери, чьё место в сердце сына теперь занято. Но я и представить не могла, что однажды она начнёт бороться за его внимание не только со мной… но и с собственным внуком.
После знакомства родителей моя мать сказала мне тихо, с дрожью в голосе:
— Уезжайте куда-нибудь подальше. Пока она рядом — покоя вам не видать.
Увы, она оказалась права.
Мы жили в квартире, которую мой муж — Саша — получил в наследство от бабушки. А находилась она всего в двух шагах от дома свекрови. Так что та буквально жила у нас. Могла ввалиться в семь утра в воскресенье — “испечь блинов, надо же сына накормить”. Могла заявиться поздней ночью — “что-то сердце прихватило, неспокойно”. Бывало, возвращаюсь с работы — а она уже на лавочке у подъезда сидит, дожидается, чтобы проводить нас до дверей.
Терпела долго. Молчала, стискивала зубы, улыбалась, как полагается. Но однажды сказала Саше:
— Дорогой, так больше нельзя. Ни минуты покоя, ни личной жизни. Поговори с ней.
Он поговорил. Я поняла это на следующий день, когда раздался звонок — в трубке рыдания и слова, которые въелись в память:
— Бессовестная! Хочешь отнять у матери последнюю радость!
После этого Алевтина Степановна сменила тактику. Теперь она не приходила без спроса — зато звала Сашу к себе. Постоянно. То голова болит, то сердце шалит, то просто “скучно одной”. Или пекла его любимый творожник — ну как отказать? Муж уходил с виноватым видом, возвращался через час, а то и позже.
Моя мать говорила, что выходов два — или развод, или терпеть. Я выбрала терпеть. Сделала вид, что ничего не замечаю. Пока не забеременела.
И тут Саша словно очнулся. Забота, ласка, внимание — стал идеальным мужем. Но чем счастливее была я, тем мрачнее делалась свекровь. И я почувствовала — она ревнует не только ко мне, но и… к ребёнку.
В день выписки из роддома Саша чуть не опоздал. Его мать позвонила на рассвете — ей “плохо”, “сердце колотится”, “я, кажется, умираю”. Врачей не вызвала — только сына. Он бросился к ней, наскоро вызвал “неотложку”, а те лишь развели руками: давление слегка скакнуло, но в целом всё в порядке. В роддом он примчался последним, взъерошенный и виноватый. Я тогда всё поняла.
Когда привезли малыша домой, свекровь пришла — посмотреть на внука. Но всё её внимание было не на нём. Ходила по квартире, жаловалась на одиночество, твердила, как ей тяжело, и требовала, чтобы Саша “чаще навещал мать, а не сидел, как в тюрьме”. Даже её родная сестра не выдержала:
— Лёля, ты вообще в своём уме? Тут ребёнка привезли, праздник! А ты что устраиваешь?
Это было только начало. Стоило наметиться празднику, дню рождения или поездке — у Алевтины Степановны случалась новая “катастрофа”. И не просто капризы — целые спектакли. Звонила с притворными рыданиями, давила на жалость, закатывала истерики.
Когда меня уволили из-за сокращения, я осталась с ребёнком дома. Саша стал работать за двоих — уходил затемно, возвращался за полночь. Единственная возможность побыть с сыном — выходные. Но даже эти два дня свекровь у нас отнимала. То “кран потек”, то “шкаф передвинуть”, то просто “приди, посиди”.
Я не выдержала. Позвонила ей сама. Твёрдо сказала:
— Алевтина Степановна, у Саши всего два дня в неделю, чтобы побыть с сыном. Он вас навестит, но позже. Дайте ему быть отцом.
И знаете, что она ответила?
— Быть отцом он ещё успеет. А мать у него — одна. И кто знает, может, этот малыш — не последний…
Тогда я окончательно поняла. Для неё никто не важен — ни внук, ни невестка, ни даже чувства собственного сына. Есть только она.
Кульминацией стал день рождения ребёнка. Алевтина Степановна позвала Сашу “починить трубу”. В этот день. Когда он отказался, устроила сцену — с криками, угрозами и театральным “приступом”. Это переполнило чашу.
Саша впервые не сдержался. Сказал:
— Мама, у меня своя семья. И я не позволю тебе её разрушить. Люблю тебя, но больше не буду прыгать по первому зову.
Она, конечно, обвинила меня. Ведь виновата, как всегда, не она. Но я молчала. Она сама всё разрушила. Своими руками. Своей ненасытной жаждой внимания. Своим эгоизмом.
Иногда думаю — а если бы она просто была рядом, по-доброму, по-человечески… Может, сейчас мы были бы одной семьёй. А теперь — лишь выжженная земля между нами.
