«Я знаю, чем вылечить вашего мальчика», — прошептал мальчуган. То, что произошло дальше, потрясло профессора до глубины души!
Стены детского онкологического отделения в городской больнице были разрисованы яркими картинками — по ним скакали мультяшные зверята, а на потолке плыли облака, похожие на пушистые ватные шарики. Солнечные зайчики прыгали по шторам, создавая видимость беззаботности. Но за этим весёлым фасадом пряталась особая тишина — та, что бывает только там, где надежда дрожит, как свечка на сквозняке.
Палата №42 не была исключением. Здесь царила своя, густая тишина — такая, в которой каждый вздох звучит как шёпот молитвы. У кровати стоял доктор Михаил Волков — знаменитый детский онколог, человек, спасший десятки жизней, чьи работы цитировали даже за границей, а выступления собирали полные залы. Но сейчас перед нами был просто отец — измученный, с потухшим взглядом за стёклами очков, с лицом, на котором отчаяние написано крупными буквами.
На кровати лежал его сын Даниил. Восьмилетний мальчик, лишённый волос, румянца и сил. Острый лейкоз отнял у него детство, а у Михаила — веру в медицину. Химия, новейшие методики, консультации у светил из Питера и зарубежья — всё перепробовали. Ничего не помогало. Даня угасал, а Михаил оставался беспомощным, несмотря на все свои дипломы и звания.
Он смотрел на монитор: кардиограмма едва шевелилась, грудь почти не поднималась… И слёзы капали сами собой.
В эту тишину вдруг ворвался стук в дверь. Михаил обернулся, ожидая медсестру. Но в проёме стоял мальчик лет десяти — в потрёпанных кедах и футболке с Чебурашкой. На груди болтался волонтёрский бейджик: «Серёжа».
— Чем могу помочь? — устало спросил врач, потирая переносицу.
— Я пришёл к вашему сыну, — ответил Серёжа просто, но твёрдо.
— Он не может принимать гостей, — отрезал Михаил.
— Я знаю, как ему помочь.
Слова прозвучали так прямо, что врач даже усмехнулся:
— То есть ты умеешь лечить рак?
— Я не врач, — спокойно сказал Серёжа. — Но знаю, что ему нужно.
Улыбка сползла с лица Михаила. Он выпрямился.
— Слушай, парень. Я сделал всё, что мог. Консилиумы, лучшие клиники. Ты думаешь, все пропустили какое-то простое решение?
— Я не принёс надежду, — ответил мальчик. — Я принёс то, что реально работает.
— Уходи, — резко сказал Михаил, отворачиваясь.
Но Серёжа не ушёл. Медленно, будто знал путь наизусть, он подошёл к кровати Дани.
— Что ты делаешь?! — вскрикнул врач.
— Он боится, — сказал мальчик, не отрывая взгляда от Дани. — Не только умереть. Он боится, что вы увидите его таким — слабым.
Михаил замер. Сердце сжалось. Серёжа осторожно взял Данилу за руку.
— Я тоже болел, — прошептал он. — Даже хуже. Год не мог говорить. Врачи думали, что у меня повреждён мозг. А на самом деле я видел… кое-что. То, что не мог объяснить.
— Что именно? — скрипя зубами, спросил Михаил.
Глаза Серёжи вспыхнули чем-то необъяснимым.
— Оно не говорило словами. Оно… чувствовалось. И сказало мне вернуться. Что я ещё не закончил. Что должен помочь ему.
— Ты издеваешься? — огрызнулся Михаил. — Ты думаешь, моему сыну нужен не доктор, а байки?
Серёжа не ответил. Он закрыл глаза, что-то прошептал и коснулся лба Дани.
Тот впервые за долгие дни слабо пошевелился.
Пальцы дрогнули.
— Даня?! — вскрикнул Михаил, бросаясь к кровати.
Медленно, с усилием, мальчик приоткрыл глаза.
— Пап… — прошептал он.
Михаил чуть не рухнул на колени. Схватил руку сына.
— Ты меня слышишь?
Даня кивнул.
— Что ты сделал? — прохрипел врач, глядя на Серёжу.
— Я напомнил ему, зачем он нужен, — ответил мальчик. — Но верить в это должен он сам.
— Ты же просто ребёнок! Волонтёр! Ты не доктор! — повысил голос Михаил.
— Я больше, чем кажется, — тихо сказал Серёжа. — Спросите медсестру Наталью. Она знает.
И он ушёл, оставив после себя странную, звенящую тишину.
Когда Михаил спросил персонал, кто пропустил мальчика в палату, одна из медсестёр удивилась:
— Это невозможно. Серёжа уехал год назад. Его тут нет. Он победил редкую болезнь. Мы так и не поняли, как — назвали чудом.
Михаил онемел.
А в палате №42 Даня сидел на кровати и просил компоту.
На следующий день он был бодрее, чем за последние полгода. Шутил с медсёстрами, просил отца держать его за руку, как в детстве, когда боялся темноты. Михаил не понимал, что произошло. Анализы не изменились. Никаких новых лекарств. Только один мальчик, которого никто не ждал.
Позже он подошёл к Наталье:
— Расскажи мне про Серёжу, — попросил он тихо.
— Зачем? — насторожилась она.
— Он был у Дани. Сделал что-то. Я думал, просто доброта… но теперь не уверен.
Наталья отложила планшет.
— Он попал к нам в пять лет. Не говорил, не двигался. Диагноза не было. Пролежал в коме восемь месяцев. Мы звали его «спящий ангел».
— Что случилось потом?
— В одну из ночей, во время грозы, он внезапно проснулся. СеНа следующее утро он заговорил, а через неделю уже бегал по коридору, будто и не болел вовсе, а Михаил впервые за долгие месяцы услышал, как смеётся его сын.
