Тихо, как есть
Когда Алина произнесла «мне надоело молчать», она не повышала голос. Просто отложила ложку, глянула в окно и сказала это — ровно, буднично. Как говорят «хлеб надо купить» или «завтра дождь». Без дрожи, но так, что в комнате вдруг стало глухо, будто выключили радио.
Максим оторвался от телефона, но не сразу осознал. Слова долетели с опозданием, словно эхо из соседнего двора. Он взглянул на неё, потом снова в экран — будто между ними выросла стена, сквозь которую всё расплывается.
— О чём ты?
— О нас. О том, как мы живём. В тишине.
Он промолчал. Снова уткнулся в телефон. Мелькнуло: «опять». Хотя «опять» давно не было. Она молчала годами. Он знал, но делал вид, что не замечает. Удобно. Без скандалов. Без неловких пауз. Теперь же пауза повисла навсегда.
Они прожили вместе семь лет. Было всё: поездки на дачу, ссоры из-за немытой посуды, дурацкие сериалы под одеялом, друзья на кухне, ремонт, который никогда не кончался. Они ругались из-за мелочей, мирились ночью у холодильника, делили последнюю конфету, кричали «горько» на свадьбе у соседей. А потом — будто кто-то выкрутил регулятор громкости. Не сразу. Сперва перестали дослушивать. Потом — договаривать. Перестали звонить в обед. Потом — спрашивать «как твой день». Потом просто существовали. Чистый пол, горячий чайник, квитанции на тумбочке. Без перчинки. Без «а помнишь». Без «мы».
— Я здесь как призрак, Макс. — Она всё ещё смотрела в окно, где кружились снежинки. — Меня будто стёрли.
Он хотел выдохнуть что-то важное. Что слышит. Что всё иначе. Что просто загрузился на работе, просто забыл, как говорить. Что любит, просто язык отнялся. Но слова застряли где-то под рёбрами. Не оттого что не любил — а оттого что разучился их складывать.
Алина встала, сполоснула чашку. Надела пальто. Взяла ключи. Вышла. Он не вскочил. Даже не понял, надо ли. И это было хуже всего. Не её шаги в подъезд, не скрип двери, а то, как буднично это случилось. Без истерик. Без «подожди». Слишком просто, будто ничего не кончилось.
Она шла по улице, и снег скрипел, как в старом фильме. Прохожие спешили, не поднимая глаз. Алина остановилась у перехода и вдруг почувствовала: вот она — точка. Не «там, где должна быть», а просто — здесь. Не в вчера, не в завтра. Странный, ватный покой, будто внутренний диалог наконец стих.
Тот вечер она провела одна. Не пошла к Лене, не поехала к маме. Просто бродила, сворачивая куда ноги несли. Зашла в булочную, где они с Максимом брали пирожки с вишней. Купила рогалик с маком. Села у окна, не снимая шапку. Пахло дрожжами и детством. И впервые за годы ей не хотелось анализировать, оправдываться, искать смыслы. Хотелось просто быть. Без сценария. Без зрителей.
Максим написал через три дня. Без пафоса. Сухо: «Ты где?». Будто не из боли, а по инерции. Она ответила: «Живу». Без восклицаний. Без подтекста. Просто факт. Он больше не писал. И она не проверяла телефон. Не оттого что не ждала — а оттого что впервые поняла: ждать не обязательно.
Прошёл месяц. Она сняла комнату на окраине, с окном во двор, где по утрам дрались вороны. Начала бегать — не для фигуры, а потому что ноги сами просили движения. Завела тетрадь: три строчки в день. Не про чувства. Просто — что заметила. Как бабушка у метро продаёт семечки. Как пахнет снег перед оттепелью. Как смеётся кондуктор в автобусе. Это был её способ оставаться здесь, где всё — впервые, без фона из прошлого, без Макса.
Иногда она вспоминала Максима. Без злости. Без ностальгии. Просто — как человека, с которым когда-то засыпала под один стук сердца. С которым смотрели «Иронию судьбы» каждый Новый год, кормили одного и того же бродячего пса. А потом каждый ушёл в свой телефон. С которым было. С которым стало. И кончилось. Без слёз. Без финальных титров. Без красивых фраз. Просто как бывает. Как затихает музыка, когда никто не ставит её заново. Тихо, как есть.
Иногда нужно не «вернись», не «поймёшь», не «услышь меня». Иногда нужно просто перестать ждать, что кто-то произнесёт твои мысли. И начать говорить. Пусть шёпотом. Пусть с запинками. Но вслух. Чтобы снова услышать себя. Чтобы быть.
