Вспомнилось, что люблю
Как же так вышло, что наши с мужем отношения ожили… после ремонта. Думала, мы уже разучились чувствовать. Шестнадцать лет брака — это, знаешь, как потертый халат: удобно, привычно, но тепла не дает.
Мы с Борисом давно жили по накатанной: работа, ужин, редкие разговоры перед сном. Не ругались, не выясняли отношений — просто существовали. Тихо, ровно, почти как родные. Без всплесков, без безумных страстей. Порой казалось, мы — как два дерева в одном саду: корни переплелись, а кроны давно растут врозь.
Пока не начали ремонт.
Затеяли мы это не просто так. Ванька впервые уехал в лагерь на Черное море. На целых две смены! «Мать, я уже большой!» — гордо заявил наш двенадцатилетний сын, запихивая в рюкзак кроссовки со светящимися подошвами. Мы с Борисом стояли на перроне и махали уходящему поезду, а вернувшись в пустую квартиру, осознали: теперь здесь только мы, и эти стены, которые помнят нас совсем другими.
Чтобы не мешаться, мы перебрались в съемную однушку, а в нашей трешке поселились чужие люди — шумные, пропахшие краской и потом. Среди них был Виктор.
Высокий, с мозолистыми руками и бесстрастным взглядом. Он напомнил мне молодого Бориса — тембром голоса, привычкой щуриться, когда думает. Но если муж говорил со мной мягко, даже в гневе не переходя на крик, то Виктор орал на свою жену по телефону так, что уши вяли.
Впервые услышала, как мужчина может так разговаривать с женщиной, которая родила ему двоих детей. Сквозь зубы, с раздражением, будто она ему что-то должна. А потом выяснилось, что у него еще и любовница есть.
Однажды я зашла за забытыми чертежами и застала его в гостиной с молоденькой девицей. Она визжала от смеха, пока он рассказывал похабный анекдот. А потом схватил ее за талию и прижал к еще не покрашенной стене.
И тут меня вдруг пронзило.
Не за нее — за себя.
Вдруг у Бориса где-то есть такая же дурочка, которая радуется его вниманию, как подачке? Вдруг он тоже давно живет на две жизни, а я — последняя, кто об этом догадается?
Тем вечером я пристально разглядывала мужа за ужином. Искала в его глазах то же самое — равнодушие, усталость, желание сбежать. А он вдруг спросил:
— Ты как, не слишком вымоталась от всей этой кутерьмы?
А рабочие тем временем содрали старые обои в нашей «хрущевке», и под слоем бумаги проступили следы наших первых лет. Вот розоватое размытое пятно. Это мы с Борисом, пьяные от шампанского, праздновали новоселье. Он тогда поднял меня на руки, я вскрикнула, бутылка выскользнула — и пол-литра оказалось на стене.
А вот вмятины от гвоздей — следы той самой полки, которую Борис мастерил все выходные, пока я гостила у родителей. «Не входи!» — кричал он из-за двери, а я смеялась и топала ногами от нетерпения. Полка вышла кривоватой, но простояла десять лет.
…Через три дня мы поехали выбирать обои.
Борис, который всегда перекладывал на меня все решения, вдруг оживился. Придирчиво сравнивал оттенки, спрашивал: «Тебе какие больше нравятся?» Он не торопился, не считал деньги — он выбирал. Для нас. Для нашего дома. Трогал текстуры, водил пальцами по образцам, уточнял:
— Как думаешь, этот перламутровый оттенок будет играть при вечернем свете?
Когда подошли к рулонам для спальни, он вдруг потянулся к нежно-голубым обоям с едва заметным серебристым узором.
— Как в той гостинице в Ялте, — пробормотал он.
Я ахнула: еще до свадьбы, в наш первый совместный отпуск, мы проговорили всю ночь на балконе, слушая море. Стены там были точно такого же цвета.
Потом был мебельный магазин, где он настоял на кресле с высоким изогнутым изголовьем — «чтобы тебе удобно было читать».
— Откуда ты знаешь, что мне это нужно? — спросила я.
— Я же живу с тобой шестнадцать лет, — он усмехнулся. — Должен был что-то запомнить.
В его голосе не было раздражения, только тихая, теплая нежность. Та самая, из наших первых лет. И тогда я поняла: он все еще любит меня. Просто затерялось это чувство где-то среди быта, среди привычки, среди одинаковых дней.
Но оно никуда не делось.
— Давай в спальне сами поклеим, — неожиданно предложил Борис, когда ремонт уже подходил к концу.
Я замерла.
— Ты же ненавидишь клеить обои…
— Ненавидел, — он ухмыльнулся. — Но для нашей первой квартиры терпел, помнишь?
Да, где-то под слоем быта, под грузом лет, под привычкой — все еще живет тот самый парень, который через пол-Москвы носил мне кофе в термосе. Просто мы забыли, где спрятали друг друга.
…И вот мы стоим посреди спальни, и Борис снова, как много лет назад, путает верх и низ обоев:
— Черт, — бормочет он, — ну почему они всегда выглядят одинаково с обеих сторон?
Я смеюсь и подаю ему новый лист. За окном июльский дождь, а в голове — воспоминания. Вот мы красим стены в первой квартире, и Борис случайно ставит ладонь на свежую краску. Вот мы в родительском доме, где он тайком переклеивает обои в моей девичьей комнате, пока я в общежитии.
— Главное, чтобы к 25-му закончили, — говорю я. — Ванька приезжает.
Борис кивает и вдруг берет мою руку, перепачканную в клее.
— А помнишь, как мы в школе у него обои клеили?
Как забыть. Мы, ответственные родители первоклассника, вызвались вдвоем поклеить обои. Стены были… А теперь, когда последний лист лег на стену ровно и крепко, мы стоим, обнявшись, и понимаем, что ремонт — это не про стены, а про нас.