Ну, представляешь, у нас с мужем как будто заново вспыхнули чувства… после ремонта. Я уж думала, мы совсем разучились любить. Шестнадцать лет вместе – это как старый халат: удобно, но тепла не чувствуешь.
Мы с Вовой давно жили по накатанной: работа, ужин, редкие разговоры перед сном. Не ругались, не выясняли отношений – просто существовали. Тихо, спокойно, почти как родственники. Без взрывов эмоций, без безумных страстей. Порой мне казалось, что мы – как два дерева в лесу: корни переплелись, а кроны давно растут в разные стороны.
Пока не начали ремонт.
Не просто так затеялись. Наш Коля впервые уехал в лагерь на Чёрное море. На две смены! «Мама, я уже большой!» – гордо заявил наш двенадцатилетний сын, запихивая в рюкзак кроссовки с мигалками. Мы с Вовой стояли на перроне и махали уходящему поезду, а когда вернулись в пустую квартиру, вдруг осознали: теперь здесь только мы и стены, которые помнят нас совсем другими.
Чтобы не мешать стройке, сняли на время однокомнатную квартиру, а в нашей поселились чужие люди – шумные, пропахшие краской. Среди них был Виктор.
Высокий, с натруженными руками и холодным взглядом. Он напоминал мне молодого Вову – тембром голоса, привычкой щуриться, когда думает. Но если мой муж говорил со мной мягко, даже в гневе не кричал, то Виктор орал на жену по телефону так, что аж уши вяли.
Я впервые слышала, как мужчина может так разговаривать с женщиной, которая родила ему двоих детей. Сквозь зубы, с раздражением, будто она ему что-то должна. А потом выяснилось, что у него ещё и любовница есть.
Однажды я зашла за забытыми чертежами и застала его в гостиной с молоденькой девочкой. Она хохотала, когда он рассказывал похабный анекдот, а потом он схватил её за талию и прижал к ещё не покрашенной стене.
И вот тогда я испугалась.
Не за неё – за себя.
Вдруг у Вовы где-то есть такая же дурочка, которая радуется его вниманию, как подачке? Вдруг он тоже живёт двойной жизнью, а я – последняя, кто об этом узнал?
Тем вечером я пристально разглядывала мужа за ужином. Искала в его глазах то же самое – равнодушие, усталость, желание сбежать. А он вдруг спросил:
– Ты как, не устала от всей этой суеты?
Рабочие тем временем содрали старые обои в нашей «хрущёвке», и под ними проступили следы наших первых лет. Вот розовое пятно. Это мы с Вовой, пьяные от шампанского, праздновали новоселье. Он тогда поднял меня на руки, я закричала, бутылка выскользнула – и половина напитка оказалась на стене.
А вот следы от гвоздей – от той самой полки, которую Вова мастерил все выходные, пока я гостила у родителей. «Не заходи!» – кричал он из-за двери, а я смеялась и топала от нетерпения. Полка вышла кривой, но простояла десять лет.
…Через три дня мы поехали выбирать обои.
Вова, который обычно всё на меня перекладывал, вдруг оживился. Внимательно сравнивал оттенки, спрашивал: «Тебе какие больше нравятся?» Он не торопился, не экономил – он выбирал. Для нас. Для нашего дома. Проводил пальцами по образцам, уточнял:
– Как думаешь, этот перламутровый будет красиво смотреться при свете лампы?
Когда дошли до обоев для спальни, он вдруг потянулся к нежно-голубым с серебристым узором.
– Как в той гостинице в Сочи, – пробормотал.
Я ахнула: ещё до свадьбы, в наш первый совместный отпуск, мы проговорили ночь на балконе, слушая море. Стены там были точно такого же цвета.
Потом был мебельный магазин, где он настоял на кресле с высокой спинкой – «чтобы тебе удобно было читать».
– Откуда ты знаешь, что мне это нужно? – удивилась я.
– Я же с тобой шестнадцать лет живу, – он усмехнулся. – Должен был хоть что-то запомнить.
В его голосе не было раздражения – только тихая, тёплая нежность. Та самая, из наших первых лет. И тогда я поняла: он всё ещё любит меня. Просто это чувство затерялось где-то среди быта, среди привычки, среди дней, похожих один на другой.
Но оно никуда не делось.
– Давай в спальне сами поклеим, – неожиданно предложил Вова, когда ремонт уже подходил к концу.
Я замерла.
– Ты же ненавидишь клеить обои…
– Ненавидел, – он ухмыльнулся. – Но для нашей первой квартиры терпел, помнишь?
Да, под грузом лет, под слоем рутины – всё ещё жил тот самый парень, который через весь город нёс мне кофе в термосе. Просто мы забыли, где спрятали друг друга.
…И вот мы стоим посреди спальни, и Вова снова, как двадцать лет назад, путает верх и низ обоев:
– Чёрт, – ворчит он, – ну почему они всегда одинаковые с обеих сторон?
Я смеюсь и подаю ему новый лист. За окном июльский дождь, а в голове – воспоминания. Вот мы красим стены в первой квартире, и Вова ставит ладонь на свежую краску. Вот мы в родительском доме, где он тайком переклеивает обои в моей комнате, пока я в общаге.
– Главное, чтобы к 25-му закончили, – говорю я. – Коля приезжает.
Вова кивает и вдруг берёт мою руку, перепачканную в клее.
– А помнишь, как мы в школе у него обои клеили?
Как забыть. Мы, ответственные родители первоклашки, вызвались поклеить обои в классе. Стены были покрашены, и мы не знали, что такую краску надо сначала счистить. Наутро все полосы, будто назло, отклеились. Пришлось срочно снимать шпателем краску и переделывать.
– Ну мы тогда лажанулись по полной, – улыбаюсь я, размазывая клей.
Вова фыркает:
– Ты тогда сказала, что больше никогда в жизни…
– …и вот, пожалуйста, – заканчиваю я.
Его руки, ставшие грубее за эти годы, аккуратно разглаживают каждый сантиметр. Движения знакомые, хоть прошло столько лет.
– Главное, чтобы не отклеились, – бормочет он, и мы одновременно вздрагиваем, вспомнив тот класс.
– Теперь-то мы асы, – шучу я.
Вова прижимает последний уголок, и я вдруг понимаю: мы ведь не просто ремонтируем квартиру. Мы готовим дом к возвращению взрослеющего сына. И себя – к новой жизни, где мы снова будем вдвоём, но уже другие.
И когда Коля наконец вернулся, мы с Вовой стояли у дверей, держась за руки, как будто за эти недели ремонта нашли не только новый цвет стен, но и самих себя – чуть потрёпанных, чуть помятых, но всё ещё влюблённых.