Антонина Игнатьевна обожала в этом мире лишь две вещи: себя — безоговорочно, и сына Ванюшу — с фанатичной, почти религиозной преданностью. Ванюша был не просто сыном. Он был её солнцем, вокруг которого крутилась её маленькая, вылизанная до блеска вселенная. С младенчества он получал всё самое лучшее: игрушки, которые соседские ребятишки видели лишь на витринах, одежду «как у царского наследника», деликатесы, о которых другие только слышали.
Ванюшу таскали по всем возможным кружкам: от балета («Для осанки, Ванечка!») до бокса («Чтоб мог постоять за себя!»). Ваня, надо отдать ему должное, демонстрировал завидное постоянство: нигде не задерживался дольше месяца. Учиться было скучно, заниматься — немыслимо. Гораздо веселее было гонять голубей во дворе, рисовать рожи на рекламных плакатах и пугать до полусмерти кошку Машку, за что та однажды оставила ему на новых джинсах «автограф» когтями. Антонина Игнатьевна лишь вздыхала: «Ну что поделаешь, нрав!»
Ваня вырос. Вытянулся в долговязого увальня с вечно сонными глазами и руками, не знавшими труда. И тут перед Антониной Игнатьевной встала новая священная задача: защитить своё солнце от посягательств. От девушек. Особенно — от «недостойных». В её личный реестр «достойности» входили: квартира (желательно в центре), машина (иномарка, не старше трёх лет) и родители (обязательно с положением). Ваня, привыкший, что мама лучше знает, послушно отшивал одну за другой. «Ну что ты, Ваня, у неё отец — простой инженер!» или «Представляешь, она на трамвае ездит! Тебе не пара». Постоянной девушки не было. Все были «не те».
Пока однажды в местном ДК, куда Ваню занесло в поисках бесплатного концерта (а вдруг угостят?), он не столкнулся нос к носу с Алёной. Алёна несла стопку книг, и они рассыпались. Ваня, движимый редким порывом, помог собрать. Заглянул в большие, серые, как туча перед дождём, глаза. И… что-то щёлкнуло. Алёна работала библиотекарем. Жила в скромной однушке на окраине, доставшейся от бабки. Машины не было. Родители — школьные учителя из провинции. По всем параметрам Антонины Игнатьевны — полный провал. Но Алёна была тихой, улыбчивой, пахла книгами и корицей. Ваня, впервые в жизни, не послушался маму. Привёл Алёну домой.
Антонина Игнатьевна встретила невесту, как следователь — подозреваемую. Осмотр с ног до головы. Чай, нарочито остывший. Вопросы, словно допрос:
«Квартира есть? Ага, однушка… На окраине… Родители? Учителя? Интересно… А машину водить умеешь? Нет? Печально».
Алёна краснела, мяла краешек салфетки, отвечала тихо и честно. Ваня уплетал мамин торт и смотрел в окно. В душе Антонины Игнатьевны бушевала буря негодования. «Эта серая мышка?! Для моего принца?! Ни за что!»
Но Ваня упёрся. Впервые. Возможно, единственный раз в жизни. И Антонина Игнатьевна, скрипя сердцем, дала «добро». Не потому что смирилась. Она затаилась. Как паук в углу.
Свадьба была скромной. Алёна переехала в квартиру Антонины Игнатьевны (куда же ещё?). И началось. То, что свекровь называла «притиркой», а на деле — методичное уничтожение.
«Алёнушка, суп сегодня… какой-то пресный. Не то что я варю. Ванюша мой любит наваристые щи, а это — вода водой».
«Ой, а пыль на тумбочке! Ваня аллергик, ты знаешь? Надо вытирать дважды в день!» (Алёна вытирала утром и вечером).
«Ванюша, посмотри, как Алёна твою рубашку погладила! Складка! Ты же не пойдёшь так на работу? Сними, я переглажу».
Алёна терпела. Любила Ваню. Надеялась, что он защитит. Но Ваня привык, что мама всегда права. И отмалчивался. Иногда ворчал: «Ну, Алён, старайся. Мама же заботится».
Антонина Игнатьевна атаковала изощрённее:
«Знаешь, Ванюша, а Алёна сегодня в магазин ходила… Такую дешёвую колбасу купила! Экономит, что ли на тебе?»
«Ой, Алёнушка, ты в этой кофточке… как мешок. Не идёт тебе. Ваня, скажи ей, пусть не носит». (Кофточка была новой, купленной на зарплату Алёны).
Алёна плакала в подушку. Ваня раздражался: «Хватит ныть! Мама просто хочет как лучше! Привыкай!»
Однажды, вернувшись с работы (Алёна подрабатывала в вечерней школе), она застала картину: Антонина Игнатьевна выливала её суп в раковину.
«Ой, Алёнушка! Прости! Я нечаянно… Показалось, что прокисло. Ничего, Ванюша, я тебе яичницу сделаю! Лучше моей яичницы ничего нет!»
Алёна посмотрела на Ваню. Он пожал плечами: «Ну что поделаешь, мама нечаянно. Не реви».
Это была последняя капля. Не крик, а тихий стон вырвался у Алёны: «Ваня, я так больше не могу…»
«Ну и что?» — равнодушно спросил он, разглядывая заусенец.
Через месяц они подали на развод. Алёна ушла тихо, унося чемодан с вещами и разбитое сердце. Антонина Игнатьевна ликовала: «Вот видишь, сынок, избавились от балласта! Теперь найдём тебе настоящую!»
И Ваня нашёл. Вернее, нашла его Света. Яркая, как жар-птица, громкая, с дерзким блеском в глазах. Дочь владельца сети автосалонов. С квартирой в центре, дорогой машиной и родителями, перед которыми даже Антонина Игнатьевна невольно скукожилась. Света не ждала приглашения. Она ворвалась в их жизнь, как ураган, на каблуках и с запахом дорогого парфюма.
Первый же ужин стал полем битвы.
Антонина Игнатьевна (сладким голоском): «Светочка, супчик твой… островат. Ванюша не любит острого».
Света (громкоСвета небрежно махнула рукой: «Ну и пусть не ест, если не нравится — я люблю поострее, а ты, мамаша, не придирайся».
