**Дневник**
Сегодня утро началось с сообщения от мужа:
— Ты где?
— На даче. Мама попросила отвезти.
На даче. В тот самый день, когда наш сын впервые идёт в школу…
Я стояла у кухонной раковины, крепко сжимая губку. Руки дрожали, но не от холодной воды — от ярости. На плите шипела подгорающая каша, из спальни доносился бормочущий телевизор, а в голове роились вопросы: «Дача? Сейчас? Почему?»
Мужа не было с самого утра. Ушёл по-английски — хлопнул дверью, оставив дом в тишине. Поначалу я подумала, может, вышел к машине или по делам. Сын уже проснулся, потянулся, в пижамке побрёл в ванную.
Всё было как обычно. Кроме одного: папа так и не вернулся.
— Григорий, ты совсем свихнулся?! — спросила я, когда наконец дозвонилась.
— Да маме срочно понадобилось, — оправдывался он. — Вы пока идите, а я подъеду.
— Ага. Срочно. Именно сегодня. В восемь утра. Первое сентября, — мой голос стал холоднее, чем зима в Якутии.
— Ладно, я всё понимаю… Но она попросила. Мы быстро.
Я промолчала. Потому что если бы заговорила, плотина сдержанности прорвалась бы. А истерика с утра — не лучший пример для первоклассника. Вместо слов я просто бросила трубку.
Пусть это останется на их совести.
— Мам, а папа где? — сынишка стоял в новенькой белой рубашке, старательно застёгивая пуговицы.
Копошился, волновался, но не ныл.
— Бабушке вдруг понадобилось на дачу. Папа повёз её, — ответила я без сарказма.
— А он потом приедет? — спросил он с надеждой.
— Не знаю, солнышко. Вряд ли.
— А он знал, что у меня сегодня праздник?
Мы говорили об этом всю неделю. Но он, видимо, не мог понять, как папа мог так поступить.
— Знал, — тихо ответила я.
Сын опустил глаза, смолчал. Сел за стол и уткнулся в телефон. В вазе красовался букет, который он понесёт в школу. У двери — новенький рюкзак с космонавтами. Всё готово к празднику.
Кроме семьи.
На линейке он держался стойко. Не улыбался, не плакал, только крепче сжимал мою руку, пока вокруг бегали дети, толпились бабушки, отцы снимали на телефоны. У всех был праздник.
Я тоже фотографировала его, подбадривала. В горле стоял ком, но я улыбалась за двоих. А может, и за троих. Но этого было мало.
Когда старшеклассник пронёс на плечах девочку с бантами и колокольчиком, пришло первое сообщение от свекрови: «Сделай побольше фоток. Пришли мне. Хочу посмотреть». Второе — через пятнадцать минут: «Скажи, чтобы Боря мне помахал. Я мысленно с вами!»
«Мысленно с нами?» — я стиснула зубы. «Мысленно» — это очень удобно. Не надо напрягаться.
Я не ответила. Не из страха перед скандалом. Просто… мне нечего было сказать этому человеку.
После линейки пошли в кафе, заказали мороженое и коктейли, потом гуляли в парке. План был иной: папа должен был отвезти нас в «Сказку», на аттракционы. Но папа был на даче. С картошкой, а не с сыном. Планы пришлось менять.
— Мам, можно я не буду отвечать, если бабушка позвонит? — спросил сын, когда в рюкзаке завибрировал телефон.
— Конечно, — кивнула я. — Я бы тоже не стала.
Я не стала что-то объяснять. В этом не было нужды. Он просто обнял меня, прижался так сильно, словно хотел передать всю боль и обиду.
Во мне что-то затвердело. Поэтому, когда муж позвонил, я не взяла трубку. Сын — тоже.
Ограничились перепиской.
— Ты ведёшь себя как ребёнок. Возьми трубку. Мама обиделась, — написал Григорий.
— Твой сын — тоже, — ответила я.
— Боря обиделся?
— Да. Обиделся. Потому что для него сегодня был важный день. А вы выбрали картошку. Копайте дальше.
Григорий появился ближе к девяти. Вошёл тихо, на цыпочках, будто боялся разбудить кого-то или усугубить и без того тяжёлую атмосферу. Сын уже спал. Я сидела в гостиной с книгой, но не читала — буквы плыли перед глазами. Просто держала её как щит.
— Может, завтра сходим куда-нибудь? Втроём, — предложил он, садясь рядом. — В кино или кафе. А то мы всё вразнобой.
Я подняла брови и посмотрела на него. Не обрадовалась, не кивнула. Просто вздохнула.
— Думаешь, в семье как на работе? Можно перенести? Ты нужен был сыну сегодня.
— Я не специально, — он потер переносицу. — Мама вдруг попросила, я не мог отказать. Думал, быстро.
— Угу. Только от твоего «думал» Боре не легче. Он ждал тебя. До последнего.
— Ну не преувеличивай… — буркнул он. — Что тебе ещё не так?
Я рассмеялась. Сухо, без радости. Для него всё было иначе. Земля не перевернулась, никто не пострадал, а я просто вредничала.
Он не понимал, что для меня это было предательством. Или не хотел понимать.
— Многое. Но в первую очередь — что ты не видишь, как обидел сына. И считаешь, что само пройдёт.
Раньше всё было иначе. Я вспомнила, как во время беременности Григорий сам говорил:
— Я хочу быть в его жизни, а не просто числиться. Хочу быть хорошим отцом.
Он учил Борю кататься на велосипеде, делать бумажные самолётики, мастерить из желудей. Устраивали гонки на игрушечных машинках. У сына горели глаза, а Григорий смотрел на него так, словно это его смысл жизни.
Даже бабушка пекла пироги. Правда, больше для себя, чем для внука, но хоть что-то. При виде Бори она рассыпалась в комплиментах, но в них всегда звучало: «Какой красавец! Весь в меня!»
Семейные застолья были шумными, с домашними тортами, красивыми салатами. Но стоило гостям разойтись, фасад рассыпался. Оставались лишь усталые взгляды, вздохи и упрёки: «Могла бы и раньше приехать, помочь накрыть».
Боря всё чувствовал. Он был маленьким, но не глупым. Помнил, как бабушка обещала забрать его из садика, но забывала. Как папа сказал,Он крепче прижался ко мне, и я поняла — что бы ни случилось, у нас есть друг друга, и этого достаточно.
