Когда-то в далёком прошлом, в славном городе Рязани жил-был простой русский мужик Иван Петрович Смирнов. Проснулся он как-то утром от назойливого звона будильника, шлёпнул его лапой и босыми ногами поплёлся на кухню.
А там его ждал сюрприз. За кухонным столом, закинув ножку на ножку, сидела красавица Любаша. На ней был лишь кокетливый кружевной передник — и больше ничего. От такого зрелища у Смирнова глаза на лоб полезли, и он даже зажмурился.
— Ванюша, проснулся! — вспорхнула Любаша, как мотылёк, и повисла на шее ошалевшего мужа. — А я тебе завтрак приготовила!
— Правда? И что же это? — спросил он, разглядывая зелёную кашу в тарелке.
— Да как же, родной? Это брокколи на пару!
Иван Петрович брокколи на пару в жизни не пробовал. Он привык к нормальной еде: картошке, солёным огурцам да салу.
— Может, сметанки немного добавить? — робко предложил он, глядя на безвкусную зелень.
Но, увидев, как у Любаши бровки домиком сходятся, поспешно добавил:
— Нет-нет, любимая, и так сойдёт!
«И за что мне такое счастье?» — подумал он, через силу доедая завтрак. Мысль его относилась вовсе не к брокколи, а к дивной красавице, сидящей на старом кухонном табурете. «Эта фея… русалка… богиня моя!»
***
Впервые Иван Петрович увидел Любашу в театре, где тридцать лет трудился осветителем. Как-то раз, чиня прожектор, он случайно направил луч на сцену — и там, в свете, мелькнула она! Лёгкая, воздушная, словно из сказки. С тех пор покоя ему не было.
Нет, Иван Петрович не был бабником. Хотя работал в театре — месте, где красота на каждом шагу, — славился он скромностью и порядочностью. Видно, за это и даровала ему судьба такую жену.
***
Наскоро побрившись, Иван Петрович стал собираться на работу.
— Любушка, рубашку бы погладить… — попросил он.
Но божественная Любаша была занята куда более важным делом — листала ленту в телефоне.
— Ваня, сделай сам, ладно? — промурлыкала она, даже не подняв глаз.
«Ну, сам — так сам!» — не стал спорить Иван Петрович.
Он не знал, где лежит утюг, поэтому просто разгладил рубаху влажными ладонями — по-мужски. Схватил потрёпанный портфель, чмокнул Любашу в макушку и выбежал на работу.
Только в автобусе он понял, что что-то не так. Ощупал портфель — а в нём нет ни свёртка с бутербродами, ни контейнера с котлетами.
«Ладно, в столовой перекушу», — решил Смирнов.
***
«Ваня, скинь пять тысяч. У меня сегодня ногти красить».
Иван Петрович задумался. Он не знал, что маникюр столько стоит. Но расстраивать Любашу не хотел, поэтому, несмотря на урчащий живот, нажал «перевести».
«У Семёныча, если что, займу», — успокоил он себя.
Перед самым концом смены пришло новое сообщение:
«Забеги в магазин за авокадо и безлактозным молоком! Чмоки!»
Из списка Смирнов знал только молоко. Долго он бродил между прилавков, путался в отделах, пока не сдался и не спросил у продавщицы:
— А авокадо где?
— Вам сколько? — вежливо поинтересовалась она.
Иван Петрович растерялся.
— Да кило два, пожалуйста…
На кассе он с тоской подумал, что теперь точно придётся идти к Семёнычу.
Но дома Любаша встретила его с распростёртыми объятиями. Вся в шелках и ароматах, она кружила Ивану Петровичу голову.
— Ванюша, я так по тебе скучала! — щебетала она, пока он запихивал авокадо в холодильник.
— А что на ужин, радость моя? — спросил он, стараясь скрыть голодное урчание в животе.
— Вот сейчас будет! — воскликнула Любаша.
И тут же зазвонил домофон.
— О, ужин приехал! Ваня, спустись, расплатись и принеси!
Иван Петрович, пыхтя, поднялся обратно с какой-то лёгкой коробкой.
— Это что?
— Суши, дорогой! Японская еда! — объяснила Любаша, раскрывая контейнер с непонятными кусочками.
Иван Петровичу суши не понравились. Но Любаша съела почти всё. А он, дождавшись, пока она уйдёт, проверил холодильник — ни ложки щей.
***
Наутро завтрака опять не было. Любаша спала, раскинувшись, как царица.
— Ваня, оставь десять тысяч, — пробормотала она сквозь сон. — У меня сегодня эпиляция.
Иван Петрович хотел возмутиться, но испугался, что это что-то медицинское.
— Конечно, родная… — прошептал он и пошёл на кухню.
Налил в чашку непонятного безлактозного молока, нашёл сухой хлеб — и даже авокадо не решился есть.
— Уже уходишь? — лениво спросила Любаша, не отрываясь от телефона.
— Да. А ты, радость моя, на работу когда?
Она подняла на него удивлённые глаза.
— Ваня, ты о чём? Я же твоя жена! Раньше работала, а теперь ты обязан обеспечивать!
Иван Петрович промолчал.
***
Вечером он вернулся злой и голодный. На кухне ждал его только грустный авокадо. А в спальне Любаша красила ресницы.
— Одевайся, Ваня! Мы идём в клуб! — объявила она.
— Люба, я устал… — простонал он.
— То есть как? — брови её поползли вверх. — Ты меня в четырёх стенах держишь? Я за тобой, как за стеной каменной, а ты даже погулять не хочешь?
Иван Петрович попытался ретироваться, но Любаша наступала.
— Ты меня загубил! Лучшие годы отнял! Я на твоих авокадо с голода помру!
Она схватила злополучный плод и швырнула ему в лицо.
— МОЁ авокадо?! — взревел Иван Петрович.
— Ага! Вот, подавись!
От удара он почувствовал боль, унижение… и проснулся.
***
Автобус выВ ту же секунду он открыл глаза и увидел перед собой свою настоящую жену — простую, добрую Марию, которая, закончив стирку, аккуратно развешивала его рубашки, а на плите дымился кастрюля с его любимыми щами.
